читать дальше"Здравствуй, город. Ты звал меня? Я пришёл. Что случилось?" - слова падали в туман, растворяясь влагой и мглой. Он стоял на пустынной тёмной крыше многоэтажки, в круге света от поставленного стеклом вверх фонаря. Вокруг куполом посверкивали замершие на границе круга капельки воды.
Если бы он чувствовал себя чуть более свободным, он рассмеялся бы и сказал: «Я напоминаю жреца у алтаря. Дело за жертвой".
Но нет алтаря. Нет жертвы. Есть город и есть человек, который его слышит… В такие туманные ночи.
Откуда-то снизу донеслись визг и вопли, сменившиеся довольными стонами. Словно там, за одним из немногочисленных тускло светящихся окон, совокуплялись дикие звери...
В каком-то смысле так и происходило. Когда спускался туман вокруг фонаря, направленного к тёмным небесам, мир менялся. Немного, но того хватало: разуму иных существ не находилось места при диалоге с Городом.
"Когда-то давно... При закладке моста, башни или поселения под первый камень клали жертву - птицу, животное. Или человека. Тогда здание могло пережить века, а город... Сколько жизней отдали тебе, многоликий? Сколько крови ты выпил, прежде чем обрёл себя? Как долго будет длиться моё одиночество с тобой?"
Ответа не было. Он и не надеялся, швыряя в ночь мысли, чувства и душу, и получая скомканные сложные переживания, в которых приходилось долго копаться и… жить.
«Да, жить. Становиться Городом. Пропускать через себя, как сквозь фильтр, нечеловеческие идеи и ощущения. Верить человеческой части, доверять ей своё мягкое подбрюшье, и просить исполнить необходимое. Нужное. Что не может сделать сам Город…» - он поднял взгляд вверх, запрокинув голову. В небесах, стекающих на землю влажной тьмой, редкие звёзды прокалывали тучи, и бросали вниз звенящие хрусталем лучи, поющие в тишине. Долгие-долгие тягучие мгновения приходилось всматриваться в ночь – до боли в глазах и висках, чтобы поймать одинокую гудящую струну звезды. Поймать и привязать к себе до восхода, когда солнце своим ярким светом разрушало всю магию и таинство Города.
Прислушавшись к слышимому только ему сонному сопению и храпу сотен тел, попукиванию и всхлипам, он расслабленно отпустил себя. Подхватив потухший фонарь, Посредник шагнул с края крыши вниз, в темноту.
Круг света медленно гас, распадаясь искорками желтого и оранжевого… Вдалеке просвистел сигналом тепловоз, толкавший тяжело груженые вагоны.
До конца ночи оставались считанные часы.
еще кусочекОн не любил грязную работу. Иногда приходилось делать… всякое, Город хотел странного, и не всегда того же, что и избранный им посредник. Пока они не притерлись друг к другу, научившись понимать желания и потребности каждого участника этого симбиоза – было сложно. Огромный организм, раскинувшийся на сотни километров, пронизанный кровеносными артериями дорог, трубопроводов, энергоцентралей – и слабый человек с фонарём на темной крыше. Оба живые. Оба мыслящие. И понимающие.
На заре этой странной эпохи, когда только-только выстраивались новые связи, и рвались старые, ему пришлось тяжело. Его забыли близкие и дальние друзья, он потерял работу и жилье, его документы не числились ни в одной базе данных. Посредник, не понимавший, кто он и что он, трепыхался, словно рыба на прочной леске, выловленная неведомым рыболовом. Совершал ошибки. Пытался сделать хоть что-то, способное вернуть его к жизни… Понимание пришло позже. Когда его, одиноко бредущего по заснеженной аллее пустого парка, осенило: ноги сами привели к зданию районной подстанции. В трансформаторном шкафу копошился неопрятного вида мужик в засаленной куртке, что-то выдирая и тихо матерясь. Воняло маслом и кислым потом, внутри здания искрило и слышались постукивания. Посредник неслышно поднял заржавленную трубу, и с силой опустил её на затылок человека. Хряскнуло. Плеснуло алым и серым, тело конвульсивно дернулось, и в воздухе разлилось отвратительное зловоние…
А он, аккуратно положив железку на бетон, аккуратно притворил металлические двери, и замотал их проволокой. Цепочка следов на слегка заснеженном асфальте дорожки медленно забивалась белым крошевом снега. Вот тут он и почувствовал, как внутри что-то дрогнуло, и стало… Стало легче. Жить, дышать, видеть, ощущать, как по проводам вокруг течет ток, по трубам в глубине земли – вода, газ и прочие агенты, в туннелях транспортной системы – проносятся тяжелые капсулы поездов, и шуршат колесами машины на кольцевой. Пришло понимание того, что он только что убил человека. Не размышляя. Как будто сбил щелчком жучка с лацкана пиджака.
Посредника качнуло, и вырвало желчью. Он оперся на дерево, прислоняясь лбом к шершавой холодной коре, и часто задышал, борясь с тошнотой. Вытирая рваным грязным платком губы, человек пытался понять, что происходит.
«Почему я… у-убил? Сзади, насмерть. Без шансов. Бесчестно. Быстро?» - думал он, медленно сползая в сумеречную зону сознания, когда искажаются все законы, и мысли судорожно стараются протиснуться в сужающийся канал, связывающий разум и окружающий мир. – «За что? Почему? Что он сделал… мне? А что он вообще делал?»
Внутри поднималось знание, странными комками формируя уверенность. Еще несколько минут, и тот мужик обесточил бы весь район. А за ним потянулась бы череда отказов на других подстанциях, и город бы погрузился во тьму. Модное иностранное слово «блэкаут» всплыло, и закачалось на поверхности размышлений. Потом он вдруг осознал благодарность и тепло по отношению к себе со стороны. Извне. Где-то там переливался вне пространства и времени огромный организм, живой, горячий и дышащий. От него протянулась тонкая ниточка в разум потерявшего свою официальную жизнь человека. И Посредник знал, что ему делать дальше.
Он встряхнул головой, развеивая воспоминания, и сосредоточился. Человеку не нравилось отнимать жизнь попусту, а Городу было безразлично, умрет ли кто-то, пытающийся повредить Ему, или останется жить. Главное – поддержание равновесия инфраструктуры и систем обеспечения. Вот и сейчас на пятнадцатом этаже здания, в маленьком офисе, снятом неделю назад на вымышленное имя, немолодой хакер пытался взломать систему очистных сооружений. Посредник знал, кто и сколько ему заплатил за это, и понимал, сколько людей пострадает при взрыве… Достаточно перегрузить пару контуров, и на воздух взлетит склад химикатов, облако накроет два или три района поблизости отстойников. «Тридцать тысяч», - он поежился. – «За пару часов, и несколько сотен условных единиц на счету… Как-то неуютно…»
Город без очистных долго не проживет. Люди тоже, но это – потом. Важно остановить этого неумеху. Посредник подошел к сухо клацнувшей двери пожарного выхода, и потянул за ручку. В открывшемся проеме вилась потревоженная пыль, и пахло затхлостью. Он скользнул внутрь, и рванулся вверх по лестнице, бесшумно перескакивая через ступени.
Взломщик даже не успел понять, что случилось – комп вырвало из рук, и пластик, хрустнув, распался в крошки. На грязный пол посыпались микросхемы, куски платы и жесткого диска. Размытый силуэт метнулся к столу, к окну, задержался, колыхаясь у вентиляции. И исчез. А на голову хакера обрушился легкий стул, выхваченный прямо у него из-под задницы. Сознание померкло…
кусочек третийПоследние годы проходили спокойно. Город засыпал на зиму, просыпался весной и жарился летом, когда от раскаленного асфальта исходили волны марева, а шины автомобилей оставляли на дорогах отпечатки протектора…
Люди обленились. Стали скучными. Предсказуемыми. Их привычки напоминали обычаи и ежедневные ритуалы подопечных одного большого дворца пенсионеров, с ежедневным приёмом лекарств, сочным попёрдыванием после невкусного обеда и разговорами о здоровье и проблемах с ним… Только с поправкой на многомиллионное разновозрастное и разнополое население Города. Пятница, и все ломятся прочь из стиснувших горло Колец, на природу и в леса. Понедельник – дороги вспухают от грязного наплыва спешащих на работу людей в коробочках-машинах. Среда – затишье и благорастворение во облацех.
И мертвая тишина выходных, когда слышишь в ночи стук своего сердца. И от него становится еще горше.
Посредник уже прошел множество стадий развития своих отношений с Городом. Их можно было сравнить с плавным переходом от пламенной страсти влюбленности до уверенной, давно ставшей привычной и скучной супружеской близости. «Цветы и конфеты – раз в год, по праздникам, секс – раз в неделю, если голова не болит, и отпуск у моря, с детьми и вяленой рыбкой под пиво…» - улыбнулся он фонарю, тускло светившему в низкие небеса.
Сегодня не было дождя… Колени все равно ныли. Мазь не помогала. За свинцовой глубиной туч все так же ворочался Город, переваливаясь тугой бугрящейся плотью духа… Или души? «Ты же живой… Ты же чувствуешь и отвечаешь на чувства. Почему так все сложилось? Эх, Город-Город…»
В голове толкались ленивые щупальца, медленно переливая дневную порцию переживаний. Тучи неслись над Посредником, меняя очертания на лету, но он давно уже не видел в них волшебных фигур. Ни чуждого рельефа иных берегов, ни приземистых сказочных замков, ни гротескных чудовищ… Ничего. Фантазия покинула его. Остался осадок долга, и черная тягучая грусть. «Радость? Счастье? Да идите вы в задницу со своей радостью!» - он смотрел в небеса, текучие и серые на чёрном. – «Как мне надоело это всё…»
Даже переживания отдавали отрыжкой и чем-то кислым. Словно гигант нехотя протянул щупальца, и влил с них в выбеленную чашу черепа пот, грязь и кровь. Протухшие так давно, что даже запах разложения уже выветрился, оставив только ощущение грязи. Отвратительно. До боли отталкивающе. И… ожидаемо.
Да, Посредник уже давно понял, что былой энтузиазм погас, огонь потух, сил осталось слишком мало, чтобы бегать по стенам и шагать с крыши в темные колодцы дворов. Старость, от которой он бежал так долго, избегая её пристального внимания, все сильнее заявляла свои права. Колени, травмированные в юности. Поясница. Желчный пузырь. Головные боли не только перед грозой, но и просто в дождь. Слабость, слабость…
Где-то вдалеке вспыхнула яркая лампа. Посредник сморщился, когда луч света, мазнув по нему, ушел глубоко в черную ночь, разбрасывая облака и рассеивая вокруг себя сияние. На другом конце простертого по земле Города загорелся фонарь нового Посредника… Только вошедшего в силу, молодому и прыткому, яростному и… «Молодому. Способному пылать, а не тлеть…» - горькие мысли капали в ночь, как расплавленный воск со свечи. – «Мне пора уходить… Шагать в ночь с края крыши. Не зная - станет падение полетом или ударом оземь?»
Внутри вспух синим пламенем горячий ком из ярости, ненависти, боли и темного, плотного желания доказать, что он – лучший. И единственный… Посредник поднял сочащийся оранжевым фонарь, сразу вспыхнувший ярче в его руках, и разбежался к обрыву. Влетев в пустую темноту ночи, он продолжил скользить между черными утесами домов, расцвеченными пятнами окон. «Вперед. Туда, где соперник зажигает свой огонь и слушает Город – его Город!» - мысли горели красным, и горло сжимало ,словно петлей, когда холодный воздух врывался в легкие, обжигая и оставляя на губах привкус горечи. – «Я сильнее. Я лучше. Я – Посредник!»
Он остановился на краю, опасно балансируя между порывами ветра и тишиной над темным покрытием плоских листов металла. Перед ним сгущался горящий свет фонаря, поставленного на попа. Луч света вонзался в небеса, и звезды пели в нем. Сильно. Так, как никогда не звенели у него, даже в самый яркий период существования…
Впереди, тонкий ломающийся голос торопливо шептал что-то, стоя в луче, опустив лицо так, что темные длинные волосы закрывали его. И нельзя было понять – мальчик это, или девочка… Подросток. Худенький, в тонкой курточке, украшенной металлическими клёпками и тонкими дверными цепочками. Волосы нечесаные, грязные, висят прядями в полном безветрии границы Посредника… Нового посредника?
- Город, здравствуй… Милый, ты звал меня? Я тут… Я жду… Что я могу сделать, чем помочь?
ОН дернулся, и прикусил губу. Столько тепла и доброты в этом голосе… «А я когда-нибудь испытывал такие эмоции?» - подумал он, опираясь рукой на уплотняющуюся пелену перед собой, вспыхивающую искрами персикового оттенка и радужными разводами. – «Что для меня было важно в этом, черт его дери, проклятье? Я упивался собственной исключительностью и важностью. Был эгоистичным высокомерным ублюдком, которому хотелось спасать Город, и не замечать людей, живущих в нем. Да, я не убивал. Но… Лучше бы убивал, ей-богу. Я ведь и не объяснял виновникам потрясений, что они неправы, что они ошиблись, и не давал шанса исправить ошибку».
Старый Посредник вздохнул. Выдох рассыпался по напряженному кокону света, сплетающегося все плотнее и плотнее под его рукой. Теперь он уже не мог пошевелиться, и только продолжал смотреть в лицо, закрытое темными волосами. Слушать шепот, размышлять… Перебирать темный жемчуг воспоминаний, смолу разочарований, бесформенные бусины страхов и боли одиночества. «Я не слышу Города. Чувствую, что он – здесь, но не слышу, - старик устало сморгнул, борясь со сном, накатившим откуда-то из темноты. – А еще я слышу эту… девчонку, которой едва исполнилось четырнадцать, и которая уже… Немало пережила. И боли тоже. Но она еще не забыла, что такое доброта. В отличие от меня…»
- Береги себя, девочка… - тихо прошептали узкие синеющие губы. Он понимал, что умирает… Город, давший ему силу, теперь забирает ее обратно. «Нет, не обратно. Он отдает силу новому Посреднику. И это… хорошо». – И береги Его. Город, который выбрал тебя, спас, обогрел… Научи его любить, пожалуйста, и… Прощай…
Когда она пришла в себя после погружения в свет фонаря, над проржавевшими листами железа, которые покрывали крышу, уже алели первые лучи рассвета. Далекое маленькое солнце, такое слабое в утреннем тумане, только-только начинало выползать из-за закрывающих горизонт зданий, и на него можно было смотреть в упор, не боясь испортить глаза… Фонарь погас, только светилась зеленым лампочка у кнопки, свидетельствуя о полном заряде аккумулятора. В двух метрах от него, у самого края, лежала в куче какой-то серой пыли потрепанная записная книжка, стянутая веревочкой и пухлая от вложенных в нее листов бумаги.
Она подошла к ней, разгребла улетевший по ветру пепел, и сдула его с обложки. На переплете, потрескавшимся от времени, было почти неразборчиво выдавлено: «Посредник». И больше ничего. Она положила записную книжку в карман, и прислушалась к себе. Город позвал её вчера, и нужно было помочь ему стать лучше. Красивей. Ярче.
Начинался новый день.