Диалог с самим собой

[капитан Спрингфилд]

Иногда нужно поговорить с самим собой, и сделать это публично. Или хотя бы выговориться в дайри. Без объяснений. Потому что очень требуется сказать самому себе неприятные слова, и зафиксировать их в ноосфере. Это не шиза.

— Ну говорили же тебе: «не делай так». «Это неприятно». «Это обидно». «Пожалуйста, перестань».
— Говорили.
— И что?
— Пытался исправить.
— Получилось?
— Нет. Частично. Ну, почти. Не все…
— Ты сам себя сейчас слышишь? Не противно? Все нормально?
— Противно.
— Надеюсь, это чувство будет тебя преследовать постоянно. И ты не сможешь делать подобные вещи в принципе, как, к примеру, ссать в раковину или срать на стол. Понял?
— Понял. Но пример неудачный.
—Зато доходит быстро. И отражает ощущения Л. при твоих косяках. Вспомни, сколько раз ты лязгал языком, да так, что потом приходилось потом расплачиваться ей? Она тебя просила думать прежде, чем говорить? А ты думал? Чем, жопой?
— Я вообще не думал. Поступал так, как подсказывало чутье. И теперь понимаю, зачем нужен мозг. Думать о том, что будет после твоих слов или поступков, даже если кажется, что ни к чему плохому они привести не могут. Могут, блин. Пример — «сбегаю за еще одной бутылкой коньяка, он нормально заходит». Да, заходит-то нормально, но пить я не умею. Точнее, не умею остановиться. Если честно, то и начинать не стоит. Я сейчас потому и не прикасаюсь к алкоголю.
— У тебя денег нет на нормальную выпивку.
— И это тоже, но в России найти выпить проще, чем найти денег. Не тянет.
— Ты запрещаешь себе. Это вроде бы правильно. Но запретом тут не отделаешься, жизнь сложнее бутылки с вискарем или коньяком. Если только запрещать, или подчиняться запретам со стороны, ничему не научишься. Прежде всего тебе следует понять: ты сам, и только ты сам можешь определять, что тебе нужно, а что нет. Ты отвечаешь за свои желания и действия, и только ты. Не Л., и никто иной. Пока ты этого не поймешь, так и будешь болтаться в проруби, как дерьма кусок.
— Разум… осознание последствий и отказ от вредоносных действий.
— Не только. И не отказ от действий вообще, что характерно для тебя в принципе, а поиск альтернатив. Того, что может быть полезно, понимаешь? Не вредно, и не обидно, а полезно. Приятно. Это как, допустим, не обидеться на критику — она может быть высказана каким угодно тоном, в том числе довольно резко — а сразу, вспышкой, понять и осознать, что можно сделать. Для того, чтобы избежать подобного в будущем.
— Понять — это полбеды. Если подсознание дергается в одну сторону, а я не успеваю понять, куда на самом деле нужно…
— Представь, что твое подсознание дергает тебя на мину. Ты видишь замаскированную противопехотку, и всего один шаг разделяет тебя от развешивания кишок на кусте. Сделаешь шаг? Или остановишься?
— Остановлюсь, конечно. Я люблю жизнь.
— Я тоже, ты не поверишь. Понимаешь, чем вредно дергание под дудку подсознания?
— Понимать — понимаю. Но избежать этого сложно.
— Вовсе нет. Старый добрый способ, морковка перед осликом. Если подобрать длину удилища верно, то ослик будет бежать быстро и ровно туда, куда ты хочешь. А человек отличается от ослов тем, что морковка может быть воображаемой.
— Обман — не лучший метод. Откровенность гораздо эффективнее.
— О! Бинго… И как часто ты откровенен с собой? А с другими? Как часто, мать твою, ты делишься своими мыслями с людьми прямо, а не эвфемизмами? Эзоповым языком можно напутать больше, чем получить пользы.
— Нечасто, да. Есть такое, предпочитаю не выпускать из себя наружу переживаний.
— Если котел не открывать, он взорвется. Если воду не менять — засорится. Если трубы не чистить… ну, ты понял. Без ТО нет ГТО.
— А что, блин, я сейчас делаю? Разве не откровенничаю?
— Не совсем. Ты не даешь всей полноты картины. Только кусочек, и неоднозначный. Мало кто в курсе всего происходящего с тобой и между вами с Л. Если бы с самого начала рассказывал и делился — может, и не дотянул бы до такой задницы размером с Сатурн. Люди, знаешь ли, любят давать советы. Иногда они даже оказываются подходящими.
— Когда-то я начинал знакомство с того, что выворачивал душу. Потом понял, что это зря. Отпугивает.
— Когда не знаешь о человеке ничего, это отпугивает еще больше. Не сосредотачивайся на себе. Это неправильный путь. Подумай о том, каково с тобой общаться Л. Подумал?
— Тяжко. Как в песок лить воду. Вроде бы льется, но толку чуть — просочилось, и ушло в никуда.
— Именно. Может ли что-то вырасти на такой почве?
— Нет.
— И что будешь делать?
— Пахать. Удобрять. Растить. Даже если бесполезно уже и поздно — буду. Из принципа. Из упрямства. Чтобы вспомнить, как оно бывает — не опускать руки и не растекаться вонючей жижицей, а жить, дышать и стараться.

@темы: мышли, хреновости

Comments

[Александрийская Рулетка]

В кромешной темноте стрекотали на разные голоса сотни насекомых. Шуршание ползучих гадов в траве замирало от раза к разу, чтобы снова продолжиться через мгновение. Мягкие лапы дикой кошки, промяв влажную от росы растительность, унесли животное обратно под защиту редкого леска.
Краткий порыв влажного ветра качнул привязанную к низкой ветке узкую тыкву. Заточенные внутри жуки-остроносы на мгновение вспыхнули, реагируя на качку, и острые лучики света раскатились по двору. Через пару недель жуки доедят сладкую мякоть, слив на донце секрет из переваренной субстанции. Насекомых пересадят в другую тыкву, повесив новый фонарь, а накопленный сок оставят бродить еще на неделю, и крепкое пойло будет готово.
Хруст мелкого мусора под подошвами показался таким же нездешним порывом ветерка. Вдали, за чередой узловатых широколистных деревьев плеснуло тягучей волной ленивое теплое море, выкатив на берег комки водорослей и деревянные обломки лодок.
Он открыл глаза, уставившись в низкий досчатый потолок. За открытым окном пронзительно жалостливо закричала далекая птица. Пальцы сжали мокрые от пота простыни. В глубине глаз закружились, опадая, осколки сноведений. Тыквенный фонарь на улице еще не погас. Значит, рассвета можно было ждать долго. Дольше, чем он мог себе позволить. Тени в комнате шевельнулись, шарахнулись в стороны, едва острые лучи света потревожили их сквозь распахнутые оконные занавески. У самого уха пропищал москит, тут же унесенный прочь кратким порывом ветра с моря.
Он резко сел, когда понял, что не один в своем доме. Уставившись в темный угол, проморгался, потер глаза рукой и сказал:
— Кто здесь?
Самый глупый вопрос, если разобраться. И самый важный. Именно тот вопрос, на который действительно хочется знать ответ в данную секунду. Тень качнулась, выплывая из стены кошмарным полукружием.
— Вы верите в Бога? — раздался низкий женский голос. Хозяин маленького домика у моря опешил от такого несвоевременного вопроса, кивнул и одновременно с этим пожал плечами.
— Вы пришли ко мне поговорить о Боге? — в голосе скользнуло непонимание и растерянность. Фигура женщины, проявившись среди блеклых теней на стене насыщенным черным пятном, подалась вперед.
«Шляпа, — мысленно усмехнулся мужчина на кровати, — на ней широкополая шляпа. Это не монстр. Это человек».
— Не о Боге, — цокнула языком незнакомка, — о вере. Вы верите?
— Какое это имеет значение? — голый мужчина, нервно дернув плечом, несвоевременно вспомнивший о своей наготе, попытался вспомнить, куда с вечера дел одежду или хотя бы белье.
— Как на это посмотреть, — женщина снова выпрямилась, сидя у противоположной стены. Рядом с ней серел проем в короткий проход, ведущий к выходу. Мимо не проскользнуть. Хотя, если она не вооружена. Но кто в это время не вооружен? Чтобы ходить без защиты, нужно иметь либо иммунитет от властей, либо диагноз умалишенного.
— Все в этой жизни — вопрос веры, — философски протянула гостья, хмыкнув. — Вы, к примеру, верите в то, что сумеете выбраться из дома, если я не вооружена. И не выстрелю вам в спину или в лицо при попытке бегства. А вечером вы верили в то, что утром проснетесь в своей постели. Один. Вы же всегда просыпаетесь один. Даже если заснули с кем-то. Они уходят от вас среди ночи, предпочитая опасность близкого леса вашей компании. Вы верите, что у вас не было выбора в те годы, когда вы служили правительству. Верите, что поступали по совести, верите в приказы, отданные вам на службе. Вы верите в свой выбор. Верите в то, что я сейчас нахожусь перед вами.
— Да, допустим, — мужчина взял себя в руки. Разговор начал затягивать его, не смотря на всю сюрреалистичность происходящего и ее несвоевременность, граничащую с безумием. Легкий флер ебанутости начал превращаться в тяжелый удушливый запах салидола на бечевке палача. — А во что верите вы, уважаемая?
Повисла недолгая пауза. Возможно, этого вопроса никогда не задавали той, которая пришла сегодня к нему домой. Или она действительно хотела ответить правду. врать покойнику было глупо.
— Я верила таким, как вы. Одному, двум, — среди черноты одеяния гостьи блеснуло дуло тяжелого револьвера. Ствол метнулся вверх, и в полумраке ночи светлым овалом выступило лицо женщины, когда она приподняла шляпу стволом оружия. — Судя по тому, что мы оба здесь одни, оба не спим и оба выполняем свой долг, мы ошиблись.
— Оба, — кивнул мужчина. В ответ он услышал хриплый смех. В открытое окно влетел порыв ветра, скомкав занавеси и распугав кружащихся под потолком мух. Горячая ладонь женщины ожгла плечо хозяина дома. Легкое прикосновение цепких пальцев походило на горсть раскаленных углей. Мужчина стиснул зубы, но удержал внутри крик боли и неожиданности. Грохот выстрела, оглушивший сознание секундой позже, швырнул его обратно на кровать. Звон выбитых стекол, хруст деревянной рамы и суматошные вопли вспугнутых птиц — все это пришло и зафиксировалось в разуме позже.
Он лежал, раскинув руки, ощущая, как на плече горит огнем след от прикосновения странной женщины в черном маскировочном костюме. Над кромкой воды только-только начало подниматься бледное солнце, обесцвечивая черноту и фиолетовые сумерки рассвета.
— У нее лихорадка. Вряд ли инфекция, — вслух размышлял мужчина, опасаясь пошевелиться, чтобы не напороться на осколки стекла, выбитые женщиной специально. — Последняя или предпоследняя стадия. Все же, отголоски старой войны с их вирусными бомбами не замолкнут еще долго. Я убил ее семью? Или мужа? Ребенка? Бессмысленно. Ни я, ни мой внутренний собеседник не узнаем. Пока не найдем эту женщину.
Поднявшийся ветер начал трепать оборванную занавесь на покореженном окне. В лесу проснулись птицы, заполняя своими криками тишину. Явственный плеск далеких волн пробился через это многоголосье, накатывая на каменистый пляж низким голосом

[капитан Спрингфилд]

Размышления прервал переполненный мочевой пузырь. Оправившись, мужчина умылся, и, глядя в небольшое зеркальце, прислоненное к стене уборной, достал бритву из лежащего на полке футляра. Стальная полоса синевато блеснула в свете висящей под потолком лампочки, и на серый металл раковины посыпалась мелкая крошка отросшей за ночь щетины. Он привык бриться дважды в день — утром и вечером, и не изменял своей привычке почти никогда. Только ранение или тяжелая болезнь могли прервать этот ритуал, ставший неотъемлемой частью жизни.
— Интересно, кого ты убил, Джанис? — пристально посмотрел он в зеркало, поворачивая голову и проверяя степень гладкости бритья. Щеки и подбородок синевато отсвечивали в мутно-желтом свете лампы. — И ты ли?
«Или тот ты, что заключен в тебе», — подумал он, не надеясь на ответ. Его брат, лишившийся тела и обреченный на ожидание внутри единственного доступного тогда вместилища, редко выходил на контакт. Только в полусне или трансе, но нормальным общением это назвать не поворачивался язык. — «Нет. Она пришла за мной. Конкретно и откровенно об этом сообщив. И единственное, что удержало ее от выстрела в сторону кровати — а с таким оружием можно было не заботиться о меткости, особенно на близких дистанциях — это вопрос. «А во что верите вы».
Сколько людей расстались с жизнью, пытаясь ответить на ее вопросы? Женщина была профессионалом, несмотря на признаки лихорадки. «Красная улыбка» убивала быстро. При этом повышала скорость реакции, мышечный ответ, силу и быстроту восприятия — за счет ускорения обмена веществ. Но незнакомка не выглядела изможденной, как те больные третьей-четвертой стадии, на которых он уже насмотрелся в госпиталях и лечебницах Полигона. «А если научиться ее контролировать?»
Джанис еще раз посмотрел на ожог, украсивший его плечо красным пятном. Если е присматриваться, оно напоминало формой искалеченную птицу или изображение спрута. Как их рисуют дети. «Уже не рисуют», — тюбик с противоожоговым нашелся в шкафчике, и краснота сошла быстро.
— Ну и зачем мне это все? — скептически спросил он у журчавшего свою электрическую песню небольшого холодильного шкафа, которыми комплектовались гостиницы — там, во внешнем мире. Откуда прибор появился здесь, и почему уцелел во всех волнах разрушения, последовавших после большой войны, оставалось загадкой. Предыдущий владелец дома был неразговорчив, и не стал делиться информацией. Все, что от него осталось — ключ-карта и пара строк на пластиковой доске возле входа. — Как будто не наелся этой радости за время службы.
То, что убийце дали его личное дело, Джанис не сомневался. Удивительно, как много могут сказать несколько произнесенных слов, и особенно — интонация, с которой они были сказаны. «Она не торопилась, — кусок масла лег на пластину сыра, освобожденную от обертки. Кофейник тихо пискнул, выплевывая черную, как смола жидкость в керамический сосуд. Запахло горечью и миндалем. Здешний кофе очень на любителя. — Наслаждалась ситуацией. Создавала атмосферу. Подводила к мысли о том, что жить — хочется».
— Думаю, — он посмотрел на замерший под потолком крест лопастей вентилятора, хмыкнув. Джанис подумал о следящих устройствах, но потом вспомнил, где находится, и поморщился, — что для нее было бы неприятным сюрпризом. Обнаружить, что жить, может, мне и хочется, но не особо.
Отпив кофе, Джанис сморщил нос еще сильнее. Если бы тут можно было найти нормальный чай… Но приходилось довольствоваться тем, что есть.
— Хорошо, — он поправил сбившийся пояс домашних брюк, и отставил допитый стакан.
Сметая стекло, он отложил пинцетом в небольшой пакет, оставшийся после орехов, несколько кусочков, отблескивавших красным. Если его гостья порезалась, это давало ему преимущество… Давало бы, будь он по-прежнему на службе и находись на несколько тысяч километров севернее или восточнее. Но здесь все, что можно было сделать с биологическим материалом — предать огню. Особенно если это действительно лихорадка.
Окно, завешенное циновкой, приколоченной прямо поверх размочаленной выстрелом рамы, приобрело какой-то обиженный вид. Джанис чувствовал, что дом изменился после визита ночной гости. И это означало, как и в прошлые разы, что его придется скоро сменить. Прошлое не отпускало.
В дверь постучали. Джанис недоверчиво вслушался в тишину, стоявшую снаружи. Птицы, приветствовавшие восход солнца, уже замолкли. Только шелестели по гальке прибрежной полосы волны. Вытащив из кобуры небольшой пистолет с тяжелой рукоятью и плоской ствольной коробкой, он скрыл руку с оружием за дверным полотном, и легко надавил на защелку.
— Мистер Жанис Либре? — улыбка смуглого молодого человека, одетого в поношенную форму Почтовой Службы, слегка увяла, стоило его взгляду натолкнуться на спокойно-замкнутое выражение лица адресата. — Вам письмо.
— Благодарю, — приняв длинный желтый конверт без марок и адреса, невыразительно ответил Джанис, проследив движение почтальона до самой дороги, где его ждал раздолбаный мобиль со стертыми бортами, еще хранившими воспоминания о синем цвете. — Как раз вовремя.

[Александрийская Рулетка]

— Грейс! — окликнул ее голос Дафны. Вслед за звонким девичьим голоском послышался глухой звук, и Дафна добавила несколько слов, сделавших бы честь заезжему работяге, послав их в адрес неровных комков засохшей грязи на единственной улице поселка. — Грейс, подожди!
Она остановилась. Переложила тяжелую сумку на другое плечо. Широкая лямка порвалась по дороге из соседнего поселка, где еще можно было купить или обменять товары. Прошлый год выдался урожайным, и пока что речи о введении обещанных в городе норм и рационов не шло.
Дафна догнала ее, задыхаясь и пытаясь справиться с отдышкой. Широкое румяное лицо девушки стало еще красней от бега. Русые волосы растрепались, мокрые от пота пряди прилипли ко лбу и вискам Дафны. Грейс со вздохом ожидала начала разговора. ее подруга выглядела так, словно вот-вот отдаст Богу душу, поминутно подкашливая, хватая себя за бока и прикладывая ладонь к сердцу.
— Уф! — выдохнула Дафна наконец. — Думала, не догоню. Ну ты и быстрая, — Дафна глядела на Грейс широко распахнутыми глазами, в которых явно читалась тревога. — Ты из соседней деревни, да? Я за тобой от самого рынка пытаюсь угнаться. Каждый раз почти настигала, а ты опять даешь жару, и поминай, как звали…
— Дафна, что случилось? — Грейс начала передаваться паника подруги. Пальцы нервно сжали порванную лямку сумки, которую Грейс держала, чтобы туго набитая котомка не упала на бок. — Тебе ли бегать за кем-то? В твоем ли положении?
Дафна испуганно замерла. Потом приложила ладонь к заметно округлившемуся животу, прислушалась к своим ощущениям и, убедившись, что все в порядке, расслабилась, отмахнувшись.
— Брось! — весело хохотнула она. — Ты же знаешь, за мной не угнаться никому. Ты пыталась на весенних играх. Не вышло. И теперь бы не смогла, — Дафна с гордостью выпятила нижнюю челюсть, подражая их старосте. Грейс заулыбалась.
— Сейчас тебя дохлая жаба обгонит, бегунья, — покачала она головой. — Не томи, говори, в чем дело?
Дафна заметно побледнела. Сглотнула пару раз, снова набрала полную грудь воздуха, раздувшись в объеме почти на размер. Даже свободное платье из серой шерсти затрещало по швам в груди.
— Гвардия, Грейс, — замогильным шепотом произнесла Дафна. — Они все-таки прислали гвардию, — у Грейс из пальцев выскользнул ремень сумки. — город и все окрестные поселения закрыты. Плотное кольцо гвардейцев, пропуска, личные коды, — продолжала шептать Дафна так, словно на пустой, усаженной колдобинами улице их мог кто-то услышать. — Говорят, будут всем колоть вакцину. Какую, не объясняют. Из Семиречки уже послали первую партию якобы добровольцев. Староста сказал, будут брать генетические пробы.
— А зачем? что будет, если их что-то не устроит? — Грейс пыталась скрыть страх, но не могла. Голос все же дрожал. Дафна многозначительно промолчала.

[капитан Спрингфилд]

Письмо легло на скособоченный столик у входа, и отсвечивало желтизной сквозь царящий благодаря циновке на окне полумрак. Джанис бросил взгляд на корреспонденцию, и его ноздри раздулись, словно он пытался принюхаться. На самом деле такие посылки были тоже знаками судьбы. Когда не ждешь писем, и надеешься, что никто не знает, где ты нашел убежище, получение послания настораживает не хуже запаха боевого яда.
Потому он и решил не откладывать на будущее хотя бы осмотр «места преступления». Пакетик с образцами упокоился на дне небольшого рюкзака, куда отправились несколько упаковок сублимированных пайков и бутылка с водой. Либре одернул выцветшую куртку, по привычке бросив взгляд на обстановку и запоминая расположение мебели и предметов обихода. Пистолет в кобуре, подвешенной на «сбрую», совсем не мешал. Нож на поясе в поцарапанных ножнах, ремень с подсумками, в которых набита всякая полезная мелочь — Джанис не собирался уходить надолго. Но вбитая последовательность действий, отшлифованная до полного автоматизма, не сбоила. В отличие от памяти.
— Дом, милый дом, — сказал он, бесшумно открывая дверь и выскальзывая за нее. Солнечный свет еще не казался нестерпимым, хотя на этой широте уже рекомендовалось носить темные линзы или хотя бы очки с напылением. — Как много дыр сегодня в нем…
Снаружи окно выглядело так, словно в него выстрелили из дробовика, хотя ни одного поражающего элемента не обнаружилось. Как и следов гостьи. Джанис огляделся. Она явно пришла со стороны галечника, морская вода смывала следы не хуже растворителя.
Лес, такой близкий и обманчиво-знакомый, шелестел совсем близко. От стволов веяло прохладой, и пахло смолой. Несколько ворсинок, прилипших к иглам невысокого хвойного деревца, привлекли внимание, и Либре снял их, рассматривая. Да, он не ошибся ночью. Фетр. Плотно сваляный войлок — только он дает такую густую тень, что даже при свете звезд и фонаря вместо лица видно только пятно густой тьмы.
— Вот же… досада, — на самом деле Либре испытал глубоко внутри смесь радости и интереса, но не признался бы в этом никому, сохраняя высокомерное выражение лица. Она была права не только в том, что спрашивала о вере. Но и в том, что он все равно попытался бы прорваться к выходу. Даже не смотря на оружие. Упоминание о дамах, покидавших его бунгало по ночам, лишь бы не слушать бессвязные тихие диалоги, только дополнило картину. Нет, среди них не было той, что прокралась к нему сегодня. Фигура, даже размытая маскировочным комбинезоном, не походила ни на одну из случайных женщин, побывавших у него. — Придется поискать еще зацепки.
И он, преодолевая сомнения, сделал несколько шагов к тому месту, где несколько веток показались подозрительными. Потом зашагал быстрее. Забытый азарт ударил кровью в виски, и успокоился, сменившись привычной цепкой наблюдательностью. Взгляд скользил по рваным паутинкам между веток, примятой траве, следам мелких животных и птичьим погадкам. Кто-то спугнул ночную охотницу-сову, когда она разодрала мелкую травяную крысу. Либре понял, что направление выбрано им верно.
На границе леса он обернулся к своему дому, и секунду всматривался в занавешенное циновкой окно, пытаясь понять — ему почудилось движение, или внутри действительно кто-то был. Но дверь запиралась автоматически, и включала нехитрую «пугалку», чьи инфразвуковые колебания могли заставить обгадиться даже бывалого стреляного охотника или решившего поживиться хабарщика.
— Показалось, — Джанис недовольно поджал губы. Прежде такого за ним не наблюдалось. Видимо, проведенное вдали от очагов цивилизации время расслабило правительственного служащего. «Бывшего», — напомнил он себе.
Когда он развернулся спиной к дому, бесшумный толчок швырнул его в колючие объятия веток кустарника. Шипы, скрытые под блестящими листьями, впились в ткань, раздирая ее и прокалывая насквозь, но Либре едва ли ощутил эти уколы и царапины. Сгруппировавшись и перекатившись в сторону, под прикрытие лежащего на земле ствола, Джанис выглянул из-за него.
— Твою бабушку… — ему пришлось сразу пригнуться. Над головой просвистела и проломила листву варочная панель, врезавшись в серую влажную почву.
Дом исчез. Превратился даже не в груду развалин, а в воронку с обугленными высокотемпературным взрывом краями. Серые клубы дыма поднимались вверх, как костровой сигнал.
«Письмо».
Либре еще не закончил думать, а ноги несли его по подлеску, стараясь не трещать хрусткими ветками. Он не сомневался, что в ближайшее время к его бунгало подъедет несколько машин. Люди в них, не обнаружив следов ДНК бывшего агента, начнут прочесывать местность и вызовут подкрепление.
«Хорошо, что интерференция не допускает использования летательных аппаратов», — подумал он, стараясь не сбить дыхание. Бегать по пересеченной местности не приходилось давно, и тело протестовало. — «Бритву жаль. Она прошла со мной через многое».
Возле небольшого оврага, образовавшегося после падения трухлявого дерева высотой метров тридцать, он притормозил и залег в кустах, осматривая окрестности. Место подходило для засады.

[Александрийская Рулетка]

Тяжелый револьверный ствол качнулся чуть в сторону, когда тонкие пальцы пытались удержать его в ладони. Рукоять, слишком тяжелая и крупная для девичьей руки, выскальзывала от пота. Грейс порывисто всхлипнула, попыталась сжать рукоять сильнее. Опухшее от слез и ударов лицо горело огнем. Она подняла руку с оружием повыше. Вальтер всегда говорил, что оружие не убивает, это делают люди. Грейс осторожно переступила через развалины старого камода. Выпотрошенный и разломанный, он валялся под ногами, мешая пройти к двери. Туда, где она слышала движение. Рука дрожала, револьвер ходил из стороны в сторону. Грейс сморгнула набежавшие слезы и сделала еще пару шагов.
Разодранное платье щекотало горящую кожу на груди. В горле снова встал комок.
Когда ушла гвардия, все выдохнули свободней. И попытались житьтак, словно ничего не было. Вежливых приказов, комендантского часа, карточек и личных идентификаторов. За первой волной пришли другие.
Когда большая война на севере старны окончилась, настало время маленьких войн. Первыми появились беглые солдаты. Мародеры, разбойники, насильники. Вторыми, к кому пришлось идти на поклон, были церковники. Фанатики в белых одеждах с капюшонами, довершившими то, что начали дезертиры и пленные.
Они ходили из дома в дом. Сначала спокойно призывая всех покаяться и вступить в общину. Через полгода требования стали настойчивей. Через следующие полгода превратились в единый и нерушимый закон.
Каждый вечер, запирая двери, Грейс с тревогой смотрела на Вальтера. Муж успокаивал ее.
— К нам они не придут, не бойся, — говорил он. — Я обо всем договорился и позаботился.
Тихий уверенный голос расслаблял. И Грейс успокаивалась. Но в последний раз что-то пошло не так. Пастырь собрал почти всех, выстроил вдоль широкой поселковой улицы и долго прохаживался вдоль шеренги людей, заглядывая в глаза и задавая один и тот же вопрос:
— Вы верите в Бога? Он видит вашу ложь. Не лгите мне, дети мои. Верьте. Бог есть любовь. Не отрицайте любви. Вы же не отрицаете любви, дети мои? Вы же верите в Бога?
Грейс даже не поняла, как все вышло. С двух сторон появились прислужники Пастора. Мужчины выхватывали из толпы голосящих женщин, девушек, девочек. Они уводили их подальше, собирая в огромном доме Пастора, выстроенном им сразу по прибытии в поселок. Грейс в ужасе смотрела, как уводят Дафну. После гибели ее первенца она так и не пришла в себя. Дафна шла покорно, словно во сне, даже не поднимая взгляда на окружающих.
— Я знаю, что вы прячете в своих домах черных агентов! — внезапно завопил Пастор, багровея и потрясая в воздухе кулаками. — Вы лжете мне, а значит, лжете Богу! Обыскать каждый дом, — уже тихо приказал он своим людям. И Грейс бросилась прочь, ищя взглядом мужа. Вальтера нигде не было видно. Она бежала к дому, даже не делая попыток спрятаться. Ее жизнь заключлась в простых истинах. Дом — это убежище. Оно безопасно, оно знакомо. Там можно найти защиту. Дом и ее муж — они смогут защитить ее. Ведь, Вальтер не оставит своего будущего ребенка…
Грейс никогда не слышала, чтобы кто-то из соседей скрывал агента. Легендарные черные костюмы, маскирующие служащих на правительство под любуюобстановку, теперь мерещились Грейс за каждой кочкой и под каждым кустом. Она ворвалась вдом, позвала мужа, и не сразу поняла, что его нет рядом. Дверь за ее спиной захлопнулась в тот миг, когда скрипнули верхние ступени лестницы, ведущей на чердак…

Серебристый ствол пистолета качнулся из стороны в сторону. Грейс сморгнула капли пота, залившего глаза. Где-то совсем близко был тот человек, в дом которого она попала ночью. Нужно было убить его тогда. Не доводить до этого. Рука предательски дрогнула, револьвер показался невыносимо тяжелым, ребристая рукоять выскальзывала из ладони. Перед глазами кружилась серая метель. Лихорадка в последние дни почти не оставляла Грейс, сжигая тело изнутри все сильнее. Слух и зрение подводили. Днем Грейс чувствовала себя совершенно разбитой. Ночью было не так душно. Но мучавшая лихорадка вызывалал озноб, и Грейс куталась в теплые вещи, стараясь поглубже натянуть на голову шляпу. Широкие поля защищали глаза от яркого света, позволяя видеть днем хотя бы что-то. Грейс посмотрела вдоль длинного пистолетного ствола. Он дергался и дрожал, как и ее рука.

[капитан Спрингфилд]

В овраге было пусто и тихо. Даже не было слышно всегдашних крыс, обитавших везде в этом смешанном лесу. Либре вдохнул терпкий от раздавленных стеблей травы воздух, и подумал, что не зря сделал схрон. Но одновременно — зря устроил его тут. Слишком приметное место.
«Вы хотите поговорить о Боге?» — невпопад вспомнил он. Или это Арти подкинул мысль, подсказав и намекнув.
«А ведь она где-то рядом», — Джанис всмотрелся в темноту оврага. И отполз назад. Под прикрытием сгнившего наполовину ствола можно пробраться почти к самому краю пахнущего сыростью углубления в земле. И спрыгнуть вниз. — «Я никогда не засел бы в земле. Вряд ли она глупее. Откуда у нее комбинезон, хотел бы я узнать».
Щелчок взводимого пистолетного курка застал его почти возле цели. Выгнивший изнутри древесный гигант образовал большую трубу с наплывами черных и серых грибов внутри. Оттуда и донесся звук, когда Либре повернулся к отверстию боком, пригнувшись.
— Так что ты там говорила о вере? — агент спокойно повернул голову, безошибочно найдя женщину, почти невидимую между грибными наростами в своем костюме. Серебристый пистолет блестел, отражая полировкой свет, и его ствол едва заметно подрагивал.

[Александрийская Рулетка]

— Думаю, сейчас ты веришь, что тебе удастся уйти живым, — дрожащий хриплый голос выходил из глотки толчками. Револьвер старой модели дрогнул сильнее, но рука сжала рукоять изо всех сил, выравнивая ствол. Их взгляды встретились. Мужчина смотрел с азартом, беззастенчиво разглядывая лицо Грейс. Помятая шляпа лежала сбоку, и только заросли чего-то скользкого, свисавшие сверху, закрывали ему обзор. Грейс смотрела на него с тем лихорадочным блеском в глазах, какой бывает только у фанатиков Бога или у безнадежно больных людей. — А я верю, что у тебя это не получится, — ее бледные губы тронула легкая улыбка. Гримаса вышла вымученной и слабой, почти незаметной в полумраке гнилого ствола дерева. Сверху что-то зашевелилось. Грейс, щурясь от косых лучей солнца, попадавших сквозь дырки в гнилом дереве, скосила взгляд в ту сторону. Агент, казалось, ничего подобного не замечал.

Сверху сыпалась труха. Каждый раз, когда ветер трепал изношенную крышу, на голову летел мелкий мусор и пыль. Грейс поежилась. Короткое лето сменилось мокрой осенью. Дожди пропитали развалины охотничьего домика в лесу, заставив старое дерево разбухнуть и поскрипывать от сильных порывов ветра. Дожди тоже уходили, меняясь местами с заморозками. И теперь вся вода, щедро напоившая развалины сверху до низу, начинала подмерзать. Треск и скрипы усилились. Каждую ночь домик стонал и выл, словно холод выкручивал ему старые кости.
Грейс провела здесь три дня. Синяки и ссадины заживали, разбитое лицо сменило цвет с синюшного на неприятный оттенок желтого. Этим утром Грейс впервые с того момента, как покинула разоренный дом в поселке, не увидела крови, когда выходила по малой нужде.
Но где-то внутри, где-то глубоко в ее теле зрело зерно неизвестной болезни. Грейс ощущала, как оно ворочается, пробуя на прочность окружающие ткани. Но все, что ее волновало в последние дни, куда делся Вальтер.
Она не видела его среди тел, стащенных к обочине дороги. Не видела среди пленных, вынужденных стоять рядом с телами до собого распоряжения Пастора. Те, кого уже покалечили или сочли благонадежным, шарахались от Грейс, когда она, утирая слезы на распухшем лице, металась от двора ко двору в поисках мужа. Вальтер пропал.
К подудню третьего дня Грейс собралась с силами и отправилась через лес к поселку. Ей нужна была еда. Вблизи хижины тек чистый ручей, но на одной воде долго не протянуть.
Она так и не смогла дойти до поселка. Издали, от кромки леса, кое-как забравшись на дерево, Грейс смотрела на маленькие фигурки людей, уныло и медленно стаскивающих в огромную яму тела мертвых. На самом деле их оказалось не так много, как думала Грейс. Пара стариков, включая главу поселка, его жена и молодая женщина. Грейс пригляделась, едва не рухнув с ветки вниз. С такого расстояния она не могла сказать точно, но порванное платье и спутанный ком грязных длинных волос показались ей знакомыми. Грейс не хотелось верить, что это Дафна. Она ощутила, как дрожат губы, как из глаз текут слезы, но не могла отвести взгляд до тех пор, пока трупы не свалили в яму, слегка присыпав их мерзлой землей и забросав ветками.
Она не помнила, как сползла с ветки, как бросилась прочь к лесной хижине, как разодрала руки и лицо о колючие ветки по дороге. Грейс плакала, понимая, что с прошлой жизнью теперь покончено навсегда. Вопреки здравому смыслу, она до последнего надеялась в глубине души, что все случившееся разом кончится, пройдет, как страшный сон. Что придет Вальтер, что уведет ее из поселка, что они обязательно возьмут Дафну и ее младшего брата, Майкла.
«Где он теперь? Что с ним? — мысли Грейс метались, перескакивая с одной темы на другую. — Где Вальтер? Мертв? В плену? Ищет того беглого агента, чтобы притащить его Пастору? Конечно, как я сразу не подумала. Да, Вальтер ищет беглеца. Он надеется на меня, он верит, что я не подведу, не сдамся, что я выживу».
— Если Вальтер верит, я тоже должна верить. Не в Бога, в свои силы. И Вальтеру. Я должна ему верить. Он вернется. Разумеется, он вернется. И найдет меня. Надо только подождать. Вальтер всегда говорил, что не следует торопиться, что нужно уметь ждатьи верить в лучшее, — Грейс бормотала эти слова, как молитву, монотонно и по кругу, находя в простых фразах утешение. Она вышла на полянку, почти пдошла к перекошенной двери домика, когда над ее плечом беззвучно скользнуло метательное лезвие. Острые грани вонзились в распухшую древесину, застрав в ней до середины округлого диска. Осеннее солнце блеснуло на матовой серой стали. Грейс замерла, уставившись на косяк двери в ужасе. Черные зрачки, расширившись, заполонили всю радужку, превратив карие глаза Грейс в черные колодцы. В глубине блестели отсветами грани метательного диска.
— Сколько людей в поселке? — голос, раздавшийся сзади, продрал холдом вдоль позвоночника. Грейс понимала слова, но смысл ускользал от перепуганного сознания. Второе лезвие свистнуло рядом с ухом, срезав пару черных волосков.
«Это агент. Это тот самый человек, из-за которого погибла Дафна! — со внезапной яростью поняла Грейс. — Если бы он не пришел к нам, если бы Пастор не искал его, если бы этот лживый ублюдок не прятался тут, все были бы живы. И Вальтер был бы рядом. Это все произошло из-за него!»
Грейс одним рывком выдернула из древесины острый круг метательного лезвия. По пальцам потекла теплая кровь, но боли Грейс неощутила. Ладони тут же намокли и, обтрепанные рукава старой куртки Вальтера набухли от липкой крови. Грейс развернулась и бросила острое лезвие в ту сторону, откуда слышался голос. Метательное лезвие с треском вонзилось в толстый ствол еди поблизости. В сторону брызнула мелкая щепа и кусочки коры. Но на этом месте никого не было. Грейс отступила на шаг назад. И на ее горле сомкнулись ледяные пальцы агента, сдавив шею и перекрывая доступ воздуха. Грейс захрипела, забилась, а потом обмякла.

[капитан Спрингфилд]

Глаза женщины затуманились, как будто она заснула с зажатым в руке револьвером. Судя по всему, Либре неверно оценил ее состояние. Состояние женщины ухудшилось с момента их последней встречи. «Красная Улыбка» подтачивала ее изнутри, словно стараясь нагнать упущенное время. «Сколько она уже болеет? Раньше мне казалось — две недели. Но сейчас я уже не уверен. Почему она еще не умерла?» Он не шевелился, рассматривая царапинки на никелировке револьвера. Агент покосился вверх, под своды древесной пещеры, где заметил слабое движение. Один из грибов выделялся своими размерами и время от времени вздрагивал. Джанис попробовал вспомнить, кто из местных животных предпочитает селиться в таких местах, но не преуспел. И решил положиться на удачу. Гриб-гнездо выглядел непрочным…

Его отдел сокращался с каждой новой неделей — кто-то погибал, кто-то дезертировал. В заполненном прежде десятками людей и гулом аппаратов связи сейчас находились три человека. Джанис, вернувшийся с очередного задания, растянувшегося на полторы недели, смотрел на сидящего за столом мужчину в форме Гвардии, но без знаков различия. Судя по осунувшемуся лицу и синякам под красными от недосыпа глазами, гвардеец тоже не совсем понимал, что он здесь делает, и нерешительно мял в руках поданные Либре пластиковые листы с отчетом.
Либре пришлось выбираться с заброса самостоятельно. Без связи, без денег — и без особой надежды. Ликвидация «общественно опасных элементов» была проведена в срок, но.... Удаленную от ближайших поселков ферму пришлось сжечь вместе с животными и трупами людей, уложенными им рядами в большом сарае. Новая форма плесневого грибка С-34089, смертельно опасная и заразная. Задание не уточняло, что именно плесень делает с жертвами, и увиденное агентом лишь добавило еще один эпизод к ночным кошмарам. А выданный комплект полной изоляции впервые в жизни показался недостаточной мерой защиты. Зеленые пятна грибницы на телах людей, медленно шаркавших по двору. Белые облачка спор, всплывающие над ними. Хриплый клекот из горла приросшего к деревянному забору петуха, чьи глаза-бельма смотрели прямо на белое солнце…
Потом он сжег маскировочный костюм, и вылил на себя все пять емкостей с УОС, «универсальным обеззараживающим средством». Изолирующий комплект выдержал и стрельбу, и несколько часов тяжелой физической работы. «А если бы не выдержал? Тогда мне пришлось бы выполнить последнюю инструкцию, — агент вздохнул, вспоминая, что инкубационный период у этой мерзости был очень коротким, до трех дней, — и докладывать было бы некому». Он посмотрел на взмокший лоб своего начальника.
— Агент Либре, — проговорил тот усталым голосом, серым и безжизненным. При этом гвардеец старался не смотреть в глаза Джанису, и это настораживало. — От лица правительства выношу вам благодарность. Сколько их было?
— Что? — Джанис не сразу понял гвардейца. — Простите, сэр. Двадцать три человека и порядка пятидесяти единиц скота и птицы. В основном птицы.
— Вы поступили правильно, — так же бесцветно ответил начальник отдела. «Я даже не знаю его имени», — подумал Либре. Таблички на столах перестали менять еще полгода назад. — Государство вас не забудет.
Джанис услышал тихий смешок, донесшийся из угла кабинета, где за столом спал, положив голову на руки, кто-то из его коллег. Кажется, это был Смит.
— Служу правительству, — произнес Либре заезженную фразу, и отдал честь. Движение получилось вялым — он не спал уже больше двух суток, пробираясь мимо блокпостов на трассе, и забыл, когда в последний раз нормально ел.
«Сейчас — да, я поступил верно. А раньше? — подумал он, забирая выданные пластиковые карты, и не глядя засовывая их в карман помятой одежды. Из ящика своего стола агент достал сумку и запасной бритвенный комплект. — Когда единственное свидетельство о заражении — разнарядка из Центра контроля здоровья…»
Он мотнул головой, прощаясь, и вышел из кабинета. В гулком пустом коридоре чувствовался сквозняк и запах горелого пластика. Утилизаторы в подвале старались вовсю. Жгли архивы.
«Беги», — услышал он слабый шепот, и покачал головой.
«Нет, Арти, это не выход».
«Не успеешь», — ответил брат. Усталость и слабость позволили ему выбраться наружу из своего хранилища раньше обычного. — «Тебя убьют».
«Это не самый плохой вариант, — Либре вспомнил ферму, и зябко дернул плечами. — Пока человек жив, надежда остается».

«И чего ты ждешь?» — теперь Арти не шептал. Его голос звучал совершенно естественно, как если бы брат стоял сейчас за спиной. На расстоянии вытянутой руки. — «Она собирается тебя убить. Ты позволишь ей сделать это? Убить нас?»
Джанис коротко и быстро ударил кулаком в край выгнившего древесного ствола. Гул и треск содрали пелену мути с глаз женщины, но она не успела ничего сделать — сверху упал тот самый гриб, источенный отверстиями, и разлетелся в черную пыль. Насекомые, напоминавшие крылатых уховерток, пища и треща крылышками, порскнули в разные стороны. Одно из них приземлилось перед агентом, и раскрыло широкие тонкие жвалы. Либре коротко размазал ладонью хрустнувшее хитином тельце.

[Александрийская Рулетка]

Она забрыкалась, задергалась и закричала. Громкий, гортанный рев умирающего зверя вырвался из ее глотки. Грейс забилась среди трухлявой древесины, пытаясь избавитсья от насекомых, лезущих в глаза, в ноздри, под воротник костюма. Она рванулась вперед, выронив револьвер, упала на землю, пытаясь разодрать на себе сверхпрочный защитный костюм. Агент смотрел на нее со смесью непонимания и страха. Громкие крики вспугнули птиц с веток ближайших деревьев, и они закружились над головами, клекоча и хлопая крыльями. Грейс ревела до тех пор, пока оставались силы. Затем замерла. Резко и одномоментно, будто ее выключили. Длинные пепельные волосы, собранные в тугую косу, разметались в стороны. В них застряли мелкие сухие листья, части насекомых и мокрая грязь. Бледно-синие, похожие на лужицы расплавленного металла глаза невидяще уставились в небо.
— Не надо, не надо больше ямы, — шептала Грейс. — Глоток воздуха, всего один. Один глоток. Не надо ямы… не надо, пожалуйста. Я больше не могу, не могу…
Агент осторожно подошел ближе, отбросил ногой в сторону револьвер, отметив взглядом то место, куда он упал. И сел на корточки, с интересом рассматривая Грейс. Она выбросила вперед ладонь и ухватила агента за одежду. Тот отпрянул, перехватил ее руку в запястье, едва не сломав его. Но остановился в последний момент, когда натолкнулся на ее взгляд. Грейс не видела его. Глаза двигались, слезились, Грейс часто смаргивала слезы, пытаясь рассмотреть хоть что-то перед собой. Ее пальцы разжались, и рука безвольно упала на землю. По плечу, обтянутому черной тканью маскировки, поползло насекомое. Грейс выхватила из крепления нож агента и занесла руку для удара, намереваясь убить тварь, не смотря на то, что вспорет себе руку или повредит кость.

Она забилась, закричала, выплескивая изнутри себя скопившийся ужас и боль. Ударила стоящего позади мужчину локтем, не особо надеясь попасть в болевую точку. Однако, незнакомец сложился попаолам, выронил из ладони короткий нож и замер, скорчившись у крыльца дома. На губах появилась розовая пена. Грейс судорожно вобрала в легкие воздух, пытаясь восстановить дыхание. Мужчина корчился у ее ног, зажимая бок одной рукой. А потом затих.
Грейс помедлила минуту, слушая шум качавшихся от ветра стволов деревьев. Оставшиеся на ветках листья опадали вниз, едва слышно шурша друг о друга. Где-то вдалеке, в поселке, ударил колокол, созывая новую паству на вечернюю молитву.
Грейс села рядом, осторожно перевернула агента, в любой момент готовая отскочить и убежать прочь. когда он открыл глаза, Грейс шарахнулась и села задом на мокрую холодную землю. Совсем рядом лежало метательное лезвие, выпачканное в крови Грейс. Она подняла его, поднесла к шее агента и поджала губы.
— Ты веришь в Бога? — голос агента оказался усталым, тихим, будто бы доносившимся издалека. Грейс отдернула руку с лезвием, в ужасе уставившись на бледное лицо раненого мужчины. — Я так и удмал, — он замолчал, закрывая глаза.
После того, как Грейс кое-как донесла его до комнаты и уложила на лежак, она вспомнила о том, что говорил Вальтер. Муж всегда был рационалистом. Он никогда не поступал эмоционально, не следовал порывам и всегда говорил Грейс, что каждое решение и действие должно быть оправдано логически. Это помогало выжить в поселке. Это вообще сильно помогало избегать множества проблем. Их брак был ровным, спокойным и тихим. У Вальтера была своя мастерская, и ему хватало заказов. Грейс занималась хозяйством, продавала товары Вальтера и находила для него новых заказчиков, изредка выезжая в город и отвозя партии товаров. Грейс посмотрела на агента. Бледная кожа, черные, почти до синевы, волосы, морщины вокруг глаз и в уголках рта, высокий лоб, острый нос, гладкие щеки и подбородок.
— Он поможет мне найти Вальтера, — сказала Грейс вслух, будто бы давала ответ Богу, спросившему ее, зачем она притащила беглеца в дом.

[капитан Спрингфилд]

Либре коротким движением заблокировал ее руку с ножом, остановив лезвие в считанных миллиметрах от кожи. Уховертка, наколотая на острие, извивалась, и он сбил ее щелчком пальца. Едва насекомое исчезло из поля зрения его ночной гостьи, как та расслабила мышцы и обмякла. Воспаленные веки опустились на глаза, но она продолжила бредить. «Или вспоминать», — подумал агент, возвращая нож на место. Потом поднял на руки неожиданно легкую женщину, и, хрустя панцирями не успевших найти новое убежище насекомых, вынес ее наружу из трухлявой древесной пещеры сгнившего ствола. Невысокая крона плотного кустарника показалась ему надежным укрытием от солнечных лучей. Они заливали прореху в кронах деревьев плотным потоком. — «Моя гостья не любит яркого света».
Уложив незнакомку на жесткую траву, он проверил пульс и дыхание. Обморок был неглубоким. Он мог бы назвать его сном, но больные «красной улыбкой» почти не спали. Впрочем, Либре теперь уже не был уверен, что правильно определил болезнь. Температура могла подняться и по другим причинам, этот симптом свойственен десяткам и сотням заболеваний. А после войны, вирусных бомб и мутагенных аэрозолей, медицина плотно легла на спину, и уже не вставала. ЦКЗ ликвидировали, когда Джанис уже скрывался в глуши, но слухи доходили. Об эпидемиях, выкашивавших целые города за две-три недели. О странных инфекциях, от которых люди менялись или сходили с ума.
— Остается верить, что моя универсальная прививка еще не выдохлась, — тихо сказал он, обращаясь к брату. Вряд ли тот слышит, момент прошел, и агент сейчас находился в остаточном возбуждении после выброса адреналина.
Оценив состояние незнакомки как стабильно хреновое, он быстро пересек полянку, подобрав револьвер и проверив барабан. Из шести гнезд два были пусты. От ствола явственно пахло порохом. Вытряхнув на ладонь тускло блестящие цилиндрики толстых патронов, он посмотрел на залитые красным лаком пули, и хмыкнул в такт своим мыслям. Боеприпас был серьезным. Последние довоенные разработки. «Немудрено, что она разворотила мне окно и полстены одним выстрелом». Небольшая, но тяжелая пуля после выстрела превращалась в шрапнель, способную пробить даже армейскую броню. Не говоря уж про гражданские бронежилеты. Спрятав патроны в карман, он засунул револьвер в карман куртки, и соскользнул вниз, в овраг, не обращая на всплеск воды под ногами и брызги грязи. Пальцы свело от холода — вода была ледяной. Или казалась таковой после прикосновения к женщине. Он пошарил непослушными пальцами в жиже, пока не наткнулся на пластиковое кольцо. Напрягшись, он потянул вверх, и земля с хлюпанием отдала ему скрытое в ней сокровище.
Грязный ящик из армированного пластика был небольшим, но неудобным. Подъем с ним превратился в испытание из разряда «шаг вперед и два назад», но Либре только стиснул зубы, и штурмовал стенку оврага раз за разом. При этом он думал о словах, произнесенных женщиной. «Яма… Явно она не просто так это вспомнила, — агент забросил свой груз наверх, и уперся ладонями в осыпающийся край оврага. Выбравшись, он постарался отдышаться и убедился, что темное пятно под кустом не пропало. — Боязнь насекомых, просачивающаяся на уровень подсознания. Даже не страх, а ненависть».
Все вместе давало очень неприглядную картину. Женщина пережила потерю. Скорее всего, семьи, но может быть — и ребенка. Столкнулась с его коллегой — Либре прищурился, но без сканера снять метку с комбинезона было невозможно — попала в плен. Ее посадили в яму, где было много насекомых. Она пробыла там достаточно долго, чтобы привыкнуть их убивать, но вряд ли опустилась до того, чтобы есть. Хотя пренебрегать таким источником белка было бы глупо. «А ты сам стал бы жрать тараканов? Да, стал бы. Потому что ослабнуть хуже, чем испытывать брезгливость».
«Но тебя, Джанис, учили. В том числе и выживать там, где обычный человек бы сел и умер, считая, что оказывает себе крупную услугу».
«Только времена изменились».
«Да, стали хуже», — Либре прервал внутренний диалог, не уточняя, испортились ли времена, или люди, в них живущие. Вместо этого он отнес ящик к кустарнику, и приложил палец к квадратику считывателя. Легкий хруст замков подтвердил его право на содержимое, крышка откинулась, и агент уставился на изрядно поредевшую за последнее время укладку. Вытащив маленькую плоскую коробочку, он открыл ее и достал оттуда два небольших флакона с мембранными крышками. Посмотрел на просвет. Мути и осадка не было, значит — сыворотка осталась активной. Зарядив одну ампулу в лежащий там же инъектор, он повернул голову, и прислонил язычок под стволом к коже. Короткое шипение, и Джанис против воли дернул уголком рта. Создатели унивака не заботились о комфорте, только об эффективности. Вторую ампулу он впрыснул так и не пришедшей в себя женщине, оттянув в сторону горловую складку костюма.
— Это были последние дозы, — раскашлялся он, потирая грудь. Средство действовало очень быстро, и легкие буквально горели. Нужно было перетерпеть. Через несколько часов вероятность сдохнуть от неизвестной болезни снизится в несколько раз. — Не знаю, почему ты жива до сих пор. Может, тебя тоже чем-то вакцинировали. Вряд ли униваком. Его даже агентам выдавали крайне редко. Слишком ценная штука. Раньше обеспечивала иммунитет от всего, сейчас — наверное, от доброй половины вирусов и бактерий. Я лично вижу в этом знак, — он зашелся в кашле, и сплюнул в траву сгусток мокроты. Оказывается, что-то успело поселиться в нем, пока он жил здесь, и даже незаметно размножиться. Но теперь организм, подстегнутый боевой вакциной, безжалостно с этим расправлялся. — Это к вопросу о вере. Бога, может, и нет, зато есть судьба. Не приди ты ко мне, я бы не насторожился. И разлетелся бы на атомы вместе с домом. Ты своим вопросом изменила судьбу мне. А я, кажется, тебе.
Он протянул руку, и коснулся лба женщины. Кажется, температура немного понизилась. Либре положил револьвер рядом с ней, и побренчал патронами в кармане. Нет, сначала нужно было выяснить, кто она и что знает об агентах.

[Александрийская Рулетка]

Ортей болел долго. Глубокая рана на правом боку воспалилась, и мужчину терзала лихорадка. Когда Грейс ударила его, она задела именно рану. Скопившийся в ране гной прорвался наружу, перестав уходить вглубь тканей. Но это временно усугубило состояние Ортея. Сначала Грейс вела себя насторожено. Даже опасалась подойти, чтобы напоить агента. Но затем, ближе к ночи, когда тусклое солнце закатилось за горизонт, она поняла, что если не добудет еду и лекарства, они умрут оба. Странное дело, но когда в доме остался бредящий в кошмарных видениях невольный сосед, у Грейс откуда-то взялись силы. Она безразлично выпотрошила вещи агента. Нашла нож, старый револьвер и коробку патронов к нему. Вальтер учил ее стрелять, но уроки случились слишком давно, и Грейс потребовалось вспоминать, как управляться с оружием. Револьвер был тяжел для нее, однако выбора не оставалось. Несколько тусклых острых дисков Грейс брать не решилась. Если не знать, как управляться с таким оружием, скорее отрежешь себе пальцы. Она посмотрела на забинтованную ладонь. Порез был глубоким и долго кровоточил. Теперь же каждое движение причиняло жгучую боль.
Идти по темному лесу оказалось труднее, чем это себе представляла Грейс. Все знакомые тропинки и ориентиры смазались, пространство вокргу наполнилось незнакомыми звуками, пугавшими до замирания сердца. Птицы и животные, выползшие наохоту после заката, то и дело рыскали поблизости. Грейс плотнее завернулась в старую куртку Вальтера и решительно стиснула зубы. Дойти до дальнего поселка можно было за пару часов быстрого шага, но ночью этот путь должен был увеличиться вдвое. Возвращаться придется утром, и это радовало Грейс. Можно будет идти быстрее и уверенней.
Один раз на дорогу выскочило крупное животное. Грейс мазнула по нему лучом крошечного фонаря, найденного в вещах агента. Крупная кошка блеснула глазами и бесшумно растворилась в зарослях ежевики поблизости. Грейс постояла несколько минут, переводя дух. Мысль о том, чтобы не возвращаться к хижине или донести о найденном агенте Пастору крутилась в голове по кругу. Может, тогда Пастор поможет найти Вальтера? Или он сидит в его подвале, вместе с другими мужчинами, чьи жены и сестры стали наложницами Пастора? «Женами, — поправила себя Грейс. — Они стали женами божьими». Эта мысль разозлила. Так сильно, что Грейс не заметила, как добраласьдо дальнего поселения. Улицы были темны, в редких окнах теплился свет аварийного ночника. Дворы оказались пусты. Собак либо убили, либо разогнали. Тихие, темные, мертвые улицы чужого поселка. Грейс шла по ним, чураясь каждой тени. Прижимаясь к заборам домов, замирая в сгустках мрака и прислушиваясь. Она пробиралась медленно, на ощупь, до смерти пугаясь каждого шороха. Грейс как раз остановилась у одного из редких заборчиков, когда двери дома внезапно скрипнули, открываясь. Грейс замерла, не в силах сдвинуться с места, словно приросла к нему. Во двор вышел высокий широкоплечий мужчина со светлыми волосами. На нем были только тонкие штаны, в которых он, видимо, спал. Пройдясь до дальней будочки, мужчина остановился ис крылся за дверцей. Грейс отмерла. Вздохнула, двинулась прочь. она не услышала скрипа дверцы уборной. И потому, проходя в опасной близости от крыльца дома, не успела спрятаться, когда мужчина пошел обратно в дом. На крыльце он остановился и, оглянувшись, уперся взглядом в тени за забором.
Грейс ощутила, как из-под ног уходит земля. Она открыла рот, чтобы крикнуть, но вовремя прижала ладони ко рту, замолкая.
Только начавшие редеть сумерки ночи исказили лицо хозяина дома, сделав его похожим на ее мужа Вальтера. Грейс в последний момент поняла, какую глупость сделала бы, окликни она его в полной тишине. Она смотрела на высокого мужчину до рези в глазах, пытаясь рассмотреть лицо, его черты, особенности. Хозяин дома тоже стоял, вдыхал свежий морозный воздух и не торопился обратно в тепло. Дверь дома снова скрипнула. На пороге появилась заспанная девушка. Погладила большой живот, расслабленно прижалась к мужчине и что-то сказала ему, обняв руками за шею. В ответ мужчина согласно кивнул, но Грейс показалось, что он не хочет уходить. До последнего цепляясь взглядом за то место, где стояла она.
И когда пара скрылась за дверями жилища, Грейс бросилась прочь. она бежала, не разбирая дороги. А в голове крутилась жуткая картина, чего ей удалось избежать. Если бы она не сдержалась, позвала мужчину, приняв его за Вальтера, ее немедленно бы схватили.
«На что я только надеялась! — ломая в лесу ветки, думала Грейс, — я не умею воровать. Куда я вообще шла? Хотела постучаться в дом к соседям и додолжить лекарств и хлеба?»
На самом деле Грейс знала, что это так. Она до сих пор не могла привыкнуть к новым порядкам и новой жизни. И к тому, что Вальтера нет рядом.
Как именно она оказалась в своем старом доме, Грейс не поняла. Ноги сами принесли ее домой. Развороченный дом не чинили. За время отсутствия хозяев стены покрылись влагой, вещи отсырели или были разворованы соседями. Все ценное и дорогое из мастерской Вальтера унесли в общину. Личные вещи либо достались соседям, либо женам Пастора. Грейс тупо смотрела на то, что осталось от ее прошлой жизни. Пожалуй, она только сейчас поняла, как далеко все осталось позади.

[Александрийская Рулетка]

Крышка люка, тяжелая и тугая, не поддавалась. Грейс билась с ней почти до час, истерзала все руки и расплакалась. Подвал под станком Вальтера, скрытый в полу и замаскированный, хранил внутри то, что Грейс всегда называла глупостью. Рационы, лекарства, семена, крупы и консервы. Откуда их приносил Вальтер, она не знала. Муж возвращался с добычей всегда за полночь. Молчаливый, угрюмый и сосредоточенный. Сначала Грейс пыталась расспрашивать, но потом прекратила. Вся добыча была чистой, без следов грязи или крови, словно выданной на складе или из фургонов, приезжавших раз в месяц с гуманитарной помощью в отдаленные поселения.
Грейс оперлась спиной о станок. Сдвинуть его было настолько трудно, что у нее едва не сломались кости. Поясница ныла, руки казались свинцовыми гирями. Грейс хотела расплакаться снова, но поняла, что слез нет. Они где-то перегорели и высохли. Тот, кого она видела в соседнем поселке, был очень похож на Вальтера. Но Вальтер не мог просто бросить ее. Не мог уйти, не мог так быстро найти себе женщину. Тем более, не мог же он завести детей или даже зачать их. У молодой девушки был приличный срок. А Вальтер пропал несколько дней назад. Грейс успокаивала себя этими логичными мыслями, рационально, как учил Вальтер, подходя к вопросу и рассматривая проблему ступенчато. Но где-то в груди отчаянно ныло и болело сердце.
Грейс вспомнила Пастора. Вспомнила его перекошенное лицо и вопли о вере. Вспомнила Дафну. Ее мертворожденного ребенка. И ту пустоту в глазах, когда Дафне сказали, что вакцину, привезенную гвардией, обычно не ставят беременным. Злость, переполнившая Грейс, вырвалась наружу сдавленным хриплым стоном, с которым она рванула на себя крышку люка.
На этот раз все получилось. И через некоторое время Грейс, оглядываясь и двигаясь перебежками, вытащила из дома огромный мешок припасов, лекарств и перевязочных комплектов. Остальное она упаковала в большие пластиковые мешки, поставила их у стены и прикрыла люк обратно. Сдвинуть на место станок оказалось труднее. Один из фиксаторов заело, и три из четырех колес на опорах бестолково катали конструкцию по кругу.
Когда она вернулась, совершенно выбившись из сил, то сразу поняла, что именно забыла поискать или прихватить из запасов мужа. Лежащий на кривой койке мужчина нуждался в смене белья. И Грейс, отупев от усталости и недосыпа, еще долго не могла решить, с чего начать. Со смены белья и стирки, или с перевязки и дезенфекции раны. Решив, что ворочать раненого после обработки не пойдет, она стянула с него одежду, пытаясь придумать, чем ее заменить и где постирать. Благо, санитарные средства и химию она взять догадалась.

[капитан Спрингфилд]

Либре прислушался. Лес скрадывал звуки, доносившиеся из-за его границ, своим шумовым фоном — птичьими криками, шелестом листвы — но агент прожил здесь достаточно давно, чтобы научиться отфильтровывать лишнее. И сейчас он услышал то, что ожидал. Но надеялся, что обойдется — металлический звук, слабый и удаленный, донесся до его ушей. От места, где был его дом.
«Ты же знаешь, куда приводят надежды», — он не знал, его ли это мысль, или Арти. Но согласился с нею. Действительно, вера, не подкрепленная действиями, приводила только к «смерти по неосторожности». Формулировка из полицейских отчетов, которой так удачно прикрывали и самострелы, и самоубийства, и бытовые преступления, и черт знает что еще.
Два шлепка по контейнеру — один захлопнул крышку, включая замок, второй заставил выбросить две широкие лямки. Теперь хранилище превратилось в неудобный рюкзак. Джанис быстро переодел свой маленький «шмотник» на грудь, благо вещей в нем было всего ничего, и вдел плечи в лямки. «Да, бежать в этом не получится, — поморщился он, но ощущение приближающихся преследователей хлестнуло по мозгам не хуже плети. — А, дьявол…»
«Возьми ее с собой, — вот это точно был Арти, его голос Джанис мог отличить даже во сне. Сейчас брат говорил ворчливо, словно испытывал неуверенность.
— Зачем? — тихо спросил Либре.
«Пригодится», — не углубляясь в разъяснения, коротко ответил Арти. — «Не спорь, просто делай».
«Еще раз проверить температуру и пульс женщины. Все еще высокая, но не обжигает. Хотя, может быть, для нее это нормально. Обморок перешел в сон. Частота сердцебиения упала, но не критично». Прикинув маршрут, Либре собрался было поднять на руки незнакомку, когда вспомнил о ее шляпе. Ему пришлось вернуться в темное нутро ствола, и долго очищать фетр, залипший щепками, мусором и паутиной. Надев головной убор на голову женщины, он поднял ее на руки и выпрямился. Спина не хрустнула, и Джанис потрусил, приноравливаясь к распределению груза, в направлении прогалины. Когда-то здесь была просека, но она заросла еще до появления агента в этих краях, но пробираться по ней было проще, чем пробиваться через плотные кусты, где каждый третий имел длинные шипы под листьями.
Агент вошел в ритм прерывистого бега, почти не думая о выборе направления и автоматически избегая столкновений с препятствиями. Он мог бежать так долго, меняя темп от быстрого шага до рыси, почти не уставая. Давно забытые годы обучения с их еженедельными кросс-бросками на сто километров оставили безусловные рефлексы, но стерлись из памяти совершенно. Даже если бы он хотел, все равно бы не вспомнил ни фамилии своих сокурсников по спецакадемии, ни даже сослуживцев первых лет работы. Все спрессовалось в один слой. Все самое важное лежало на поверхности. Последние годы. Послевоенные, тяжелые. Наполненные ощущением начала конца и всеобщего распада. Некогда сильная, страна разваливалась на его глазах. Миссии становились все более отчаянными и неприятными. Уничтожение зараженных общин. Поиск и изоляция «лиц, опасных для общества». Диверсионные вылазки на территории, «лишенные управления». «Знаешь, а ведь я поэтому и ушел», — обратился он к брату. Но тот отмалчивался. Хотя момент был бы подходящим — монотонное движение прочь от последней точки обитания, по ломанной траектории, к другому городку. Найти транспорт, желательно лодку, выйти в море. Обогнуть полуостров. Дальше его план допускал ветвление, и следовало добраться до промежуточной точки. Вполне возможно, там уже не было людей, или власть перешла к кому-нибудь вроде экологов-анархистов, и весь транспорт уничтожили. — «Потому что не знал, зачем пошлют в следующий раз. Зачистка зараженных хотя бы понятна, хоть и грязна. Можно оправдать себя тем, что ты действуешь, как антибиотик. Но вот ликвидация неугодных — лидеров общин, армейских чинов, недовольных и громкоголосых общественных деятелей — уже за гранью. Для того был Комитет».
Комитет общественного порядка, унаследовавший традиции сразу нескольких спецслужб, появился давно, еще до Войны, но набрал силу сразу после нее. КОПы, как называли его служащих, отвечали и за разведку, и за контрразведку, и за контроль общественных настроений. И даже за принудительную эвтаназию для зараженных, хотя это дерьмо они с радостью сливали ниже, в ЦКЗ и Службу.
Джанис вспомнил последнее столкновение с копами, сбившись с шага. Выругавшись, он замедлил скорость, озираясь вокруг. Но видение черных бронежилетов с крупной буквой «К» посреди груди, и направленных на него крупнокалиберных стволов уходило очень с трудом. Он помотал головой, поняв, что вспотел и вымотался, как будто пробежал километров двадцать. Лес вокруг неуловимо изменился, сомкнув кроны над головой агента, и став темнее. Листья тоже стали более плотными и изменили форму, став рассеченными по краям. Птиц почти не было слышно, а шуршание насекомых стало громче, да и сами они, взрывавшие опад под ногами, заметно увеличились в размерах. Либре смахнул пот со лба, списав это на действие унивака, и проверил щекой, дышит ли женщина. Ему вдруг показалось, что она умерла во время бега, и он даже не заметил того, продолжая бездумно переставлять ноги, погрузившись в свои мысли.
— Жива, — с непонятным ему самому облегчением тихо сказал он. — Но не слишком ли долго без сознания?
Либре метнулся к ближайшему стволу и присел возле него, даже не поняв, на что среагировало тело. Но потом, прикрывая телом свой груз, он услышал слабое «чомп-чомп-чомп» вертолетных винтов в стороне от своего курса движения. Машина находилась в воздухе на юго-западе, а Либре двигался на север. «Это в районе моего бывшего убежища, — подумал он, размышляя. Данный район он выбрал в том числе и из-за того, что во время Войны тут разорвались несколько «странных бомб», не вирусных и не атомных. Но в результате в воздухе не работали почти никакие двигатели, кроме маломощных электромоторов и экранированных от всего военных вертолетов. Добраться до Либре по воздуху было проблематично, и он ценил этот момент. Все же от наземных гостей можно убежать и скрыться, а вот от десанта — не отмахаешься. Как и от кассетных бомб.
Слабые звуки винтов заглушили короткие гулкие звуки, раскатывающиеся далеко окрест. «А вот и бомбы. Накаркал», — мрачно проснулся Арти, — «Теперь доволен? За тебя взялись всерьез. За тебя и за нее».
— У меня такое чувство, что ты ее знаешь, — вслух сказал Либре, обращаясь к брату.
«Твое дело — бежать. Тут есть несколько мест, где можно пересидеть «воздух», — Арти почти натурально вздохнул. — Ты не помнишь… В паре миль к востоку есть холм с разрушенной вышкой. Там был пост рейнджеров до Войны. На картах он не отмечен. В подвале можно укрыться от сканеров».
Джанис удивленно хмыкнул. Откуда брат знает об окружающей местности, он не помнил. Возможно, изучал карты. Он любил географию, в отличие от Либре, смотревшего только то, что относилось непосредственно к заданиям.
«Ладно, — агент поднялся с колен, и понял, что ноги начинают ощутимо подрагивать. Следовало поесть, и проверить состояние его груза. — Что-то мне не нравится, что она все время спит».

[Александрийская Рулетка]

Где-то на середине второй недели Грейс поняла, что больна. Холодные ночи казались ей нестерпимо жаркими, простыни промокали от пота, а затем наступал озноб. Он был такой сильный, что у Грейс сводило руки и ноги. Головная боль заставляла ее тихо скулить, а тело сотрясалось в мелкой судороге, не способное расслабитсья даже на минуту. Жженияния стали скованными, пальцы промахивались мимо старой кружки, в которой стояла вода. Однажды утром, выпутавшись из мокрых холодных простыней и поняв, что не может разжать кулаки, она упала на колени, усилием воли стараясь поднять себя на ноги. Кое-как доковыляв до лежанки Ортея, она постаралась поднять сползшее с агента шерстяное одеяло, но не могла зацепить его пальцами. Ортей зашевелился, с трудом приподнялся на дрожащих руках и хрипло выдохнул:
— Твою мать…
Он стек с койки, подобрался поближе к Грейс и прижал ладонь к ее лбу. Женщину начало колотить, у нее начались судроги. Грейс хрипела, закатив глаза, и билась в конвульсиях до тех пор, пока Ортей не дополз до брошенной у ее лежанки сумки. Порывшись в ней, он извлек ампулу универсальной вакцины, удивленно присвистнув. Укол помог Грейс расслабиться.
Ортей сел прямо на полу, потряс головой и попытался вспомнить последние дни. Череда рваных воспоминаний крутилась в голове нарезными картинками. Грейс, обтирающая его мокрыми салфетками с антисептиком. Грейс, подставляющая емкость для мочи. Грейс, сдерживающая кашель и старательно вливавшая в рот Ортея теплый суп. Звуки душащего кашля где-то в стороне, хриплое дыхание, влажные клокотания мокроты в легких. Он знал эти симптомы. И понимал, что им с Грейс некуда больше деваться. Ортей с силой потер ладонями лицо, пытаясь понять, что теперь делать. Затем посмотрел на распотрошенный мешок в углу, перевел взгляд на хрипло дышащую рядом женщину, задержал взгляд на начавших проступать вокруг губ ярких алых пятнах. Бледность кожных покровов оттеняла насыщенность малиновых губ — еще один признак заражения. Он насмотрелся на эти жуткие улыбки за последнее время.
Собрав себя и скудные пожитки Грейс, агент выволок из дома сначала мешок, а затем вяло переставляющую ноги женщину. И мысленно прикинул расстояние до примеченного им в начале лета укрытия, в стороне от города и знакомых поселков.

[капитан Спрингфилд]

Арти не обманул. Джанис вглядывался в развалины вышки, обгоревшие и жалкие, и пытался отдышаться. Зверски хотелось пить, и агент надеялся, что это не симптомы «красной улыбки», а обезвоживание от бега по лесу с грузом на руках. Вертолет, отбомбившийся по тем, кто копошился на месте его бывшего дома, улетел — по счастливой случайности, куда-то южнее. «Не помню, чтобы там были военные базы», — нахмурился Либре, и еще раз бросил взгляд на расчистку вокруг холма. Последний раз деревья там рубили несколько лет назад, и буйная поросль вместе с молодыми деревцами захватывали оставшееся без внимания человека пространство. Но все же недостаточно, чтобы замаскировать передвижения по нему. Особенно от тех, кто мог смотреть сверху. Агент попытался вспомнить, что слышал про орбитальные спутники, и решил, что вряд ли ради него станут задействовать такую сложную технику.
«Ага, а вертолет с экранировкой — это, значит, просто», — саркастично заметил Арти. — «Пульс проверь».
Джанис, сжав губы, быстро коснулся кожи на запястье женщины. Пульс был слабый, и он, нахмурившись, решил проверить его на шее. Да, ей определенно стало хуже, хотя унивак должен был помочь. Кожа его спутницы была липкой от холодного пота, и еще Либре очень не нравилось то, что ее мускулатура начинала сокращаться. Судороги — дерьмовый симптом.
«Хреново», — подумал он. — «Арти, в этом подвале нет, случайно, чего-нибудь посерьезнее бинтов и спирта?»
Хотя за прошедшие годы это убежище разграбили с вероятностью процентов девяносто. Если рейнджеры ушли сами, то забрали все ценное. А остатки прибрали к рукам местные жители. Даже рамы и двери. Либре видел, что происходило с отделениями Гвардии и полиции в тех городках, где ему довелось проходить и проезжать во время бегства. Это было нормально. Сначала грабить то, что ничье, потом смотреть в сторону соседа, потом отбиваться от мародеров, пришедших уже за твоим добром — человеческая природа не менялась. Налет цивилизации слетал очень быстро, два-три поколения — и вместо ружей будут арбалеты, бронежилеты сменятся кольчугами, автомобили — телегами, запряженными лошадьми. Если люди не вымрут раньше. Или не приспособятся к болезням, что тоже возможно.
Эта неожиданная мысль заставила Либре совсем по-другому взглянуть на свою спутницу. «А что, если…»
Додумать он не успел. И выругался, благодаря свою интуицию, которой так не нравилось открытое пространство перед холмом. С противоположного конца круглой вырубки донесся скрип падающего дерева, перешедший в треск, когда оно рухнуло в подлесок, ломая и выдирая с корнем кусты. Птичий гомон стих, и на фоне тишины Джанис засек механический звук серводвигателей и тонкий свист тяг. Прикрыв собой женщину — рефлекторно, ее маскировочный комбинезон надежно укрывал ее от сканирования — агент всматривался в зелень, проклиная неудачный угол зрения, перекрытий растительностью. Но вот верхушки деревьев дернулись, расходясь, и в зеленке мелькнул тонконогий силуэт, напоминавший одновременно и нелетающую птицу, и рептилию. Светло-серый металл проглядывал сквозь остатки камуфляжной окраски «осенний лес», и Либре опознал БЧР «Стрелок», тихо выматерившись в траву. Сенсоры как раз смотрели в его сторону, и Джанис с удовольствием начал бы молиться богу, но не знал, какому. Не верил он в богов. И в людях разуверился.
«Не заметил, — звуки движения боевого робота стали удаляться обратно в лес. Либре рискнул и выставил голову из куста, чтобы определить хотя бы подвес и воинскую часть, к которой была приписана машина. Но его ждала неудача — мелькнувшая в зарослях «спина» БЧР не содержала никаких меток, стертых вместе с камуфляжем. А боковые подвески не удалось рассмотреть из-за мельтешения теней от стволов деревьев и листвы. — Твою мать».
Эти машины и до Войны можно было встретить очень редко, а уж после… На фоне всеобщего обветшания и одичания Либре в последнюю очередь мог думать о том, что кто-то может вывести в поле взвод БЧР. Все же они были наступательными, а не оборонительными, и сосредотачивались ближе к границам. Хотя. Если подумать, никто не мешает разбирающимся в технике людям перебросить роботов хоть за тысячу миль, своим ходом. Да, это долго. Но окупится — против БЧР даже разведывательного класса, типа тех же «Стрелков», бесполезны стандартные калибры оружия. Нужны гранатометы или кумулятивные ружья. Две-три таких машины могут служить десятилетиями, и с их помощью кто-то мог попытаться построить свою личную империю. Из десятка городков и ферм.
«Я бы на твоем месте позаботился о ней, — голос Арти прозвучал особо глухо. — М-мыслитель. Код семь-пять-три-девять-пять-желтый».
Либре пристыженно поднялся на ноги, и с усилием подхватил женщину. Ему не нравилось, что Арти в последнее время стал заботиться о ней. Не вписывалось в его характер. Брат обычно относился к контактам с женщинами прохладно, предпочитая не замечать их. Иногда язвил, но Джанис и сам видел, с кем связывался. Семью создавать они с братом не собирались, а ради секса не обязательно разговаривать о прекрасном долго.
Облизнув высохшие губы, Либре наметил путь к развалинам, и все той же вбитой в подсознание ломаной дугой побежал к цели. Небольшой бетонный куб, когда-то отделанный снаружи стволами дерева, сейчас выглядел уныло. Закопченный, потрескавшийся, он смотрел черными глазницами выбитых окон на подбирающегося по размытой дождями тропинке агента. Внутри было темно и холодно, пахло плесенью и животными. Зажав в зубах небольшой фонарик, Джанис осторожно спустился по ступенькам вниз, и шепеляво сказал:
— Нифего фебе…
Подвал, о котором рассказывал Арти, выглядел пещерой сокровищ из детских сказок. Зеленовато светился мох на стенах, в нем яркими звездочками переливались какие-то шарики на тонких ножках. Синеватая поросль на потолке жадно впитывала свет фонарика, наливаясь инфернальным свечением. Запах грибов стал почти нестерпимым. «Код», — вспомнил Джанис. — «Значит, есть панель, куда он вводится. Вон она».
В другом конце вытянутого помещения действительно была выпуклость металлического короба с крышкой. Плесень и мох возле нее сходили на нет, словно металл и стена там были пропитаны чем-то фунгицидным. Впрочем, так скорее всего и было. Прислонив слабо застонавшую женщину к стене, агент вскрыл обтекаемый короб, в котором действительно оказался кодовый пульт. Старый, еще с механическими клавишами и тремя цветными кнопками-индикаторами. Либре быстро ввел последовательность и на секунду задержал палец над желтым огоньком. Мгновенное сомнение он преодолел очень быстро, ведь Арти никогда не врал и не вредил, а его подсказки были всегда к месту. Вот и сейчас, стоило нажать на сенсор, стена за спиной женщины медленно ушла вглубь, обрисовывая контуры прохода.
Джанис успел подхватить свой груз и поднять его на руки, не выпуская из зубов фонарика. Из прямоугольной дыры выходил прохладный чистый воздух, пахший металлом и озоном. Он шагнул на металлическую лестницу, и с легким стуком подметок двинулся вниз.

[Александрийская Рулетка]

Он заставил ее подняться на ноги глубоко за полночь. Грейс ощущала себя так, будто ее окунули в ледяную воду, а затем поджаривали на открытом огне. Кожа горела, в голове глухо стучался пульс, толчками крови плескавшийся по венам.
— Мне плохо, — выдавила она и согнулась пополам. Ортей чертыхнулся, ухватил ее за шиворот старой куртки, которую она не позволила отобрать, и рванул ее вверх. Спазмы рвоты застряли в горле Грейс. Она закашлялась, захрипела, но не подавилась. Испуг от действий агента заставил позывы желудка утихнуть.
— Пошли, — сказал он, выволакивая Грейс из полуразрушенного домика в темноту. — Старайся переставлять ноги. Через некоторое время полегчает. Ночь сегодня морозная, лихорадка не будет так мучить. Черт! — сплюнул он под ноги, когда Грейс вяло осела у крыльца, обводя безумным взглядом местность и дергаясь от далекого крика совы в лесу. — Я не могу тащить еще и тебя, женщина, — рывком поставив ее на ноги, сказал агент. Грейс тупо кивнула. Она заприметила на плечах Ортея свой мешок. Агент перевязал его веревкой и забросил себе за плечи. Возможно, тут Грейс могла ошибаться, содержимого в мешке прибавилось. Но зрение подвоило ее все больше, и она упустила эту мысль. Ей вообще стало безумно трудно сосредоточить внимание на чем-либо долго. Как и концентрироваться на одной мысли.
— Куда? — выдавила она, взглянув на агента снизу вверх. Черная ткань его маскировочного костюма полностью скрывала фигуру, делая ее еще одним темным пятном среди общего мрака. Только бледное, почти белое лицо Ортея качалось над сгустком темноты. Черные волосы тоже оставались неразличимыми в ночи.
«Он красив, — думала Грейс, безвольно переставляя ноги вслед за агентом, — не так, как Вальтер. От агента исходит какое-то ощущение силы, уверенности, привлекательности. От Вальтера, вроде, тоже исходило, — тут же заспорила она сама с обой и испугалась. Даже отупение немного прошло. Говорить мысленно со своим вторым Я было жутковато. — И где тот Вальтер? — голос стал насмешливым и ироничным. — Заделал ребенка в соседнем поселке. Или ты думаешь, за пару дней так раздуло ту жевку? Ты глупая и наивная. А теперь еще и мертвая, — отголоски смеха, раскатившиеся в мыслях, заставили Грейс в ужасе дернуться ближе к Ортею. —Он же агент. Враг. Его искал Пастор… — попыталась воззвать к рассудку Грейс. — Который Пастор? — зло ответила она себе же. — Который убил Дафну? Который занял поселок и запугал жителей? Который настоебал со своим Богом так, что он снится во сне? Ортей враг только потому, что его ищет тот, кто тебе… а кто тебе Пастор, кстати, что ты так печешься о его интересах? Друг? Муж? Не смеши!»
Грейс в смятении шарахнулась в сторону. Ортей, не знавший о таком ее мысленном диалоге, удивленно скосил взгляд. И в этот момент среди стволов деревьев вспыхнул белым пламенем звездный свет.
Ортей шарахнулся в сторону, заметив, что Грейс тоже осталась в тени. Останься она на том же месте, прожектор бы обнаружил ее. Луч света, затопившего почти все вокруг, медленно дернулся в сторону оставленного убежища. Ортей быстро подполз к Грейс, тряхнул ее за плечи, приводя в сознание, и потянул прочь.
— Замри, — приказал он, прижав Грейс к стволу дерева и навалившись сверху, — меня они не заметят.
— Кто? — шепнула Грейс ему в ухо. Горячечное дыхание обожгло кожу агента.
— БЧР, — сквозь зубы выдавил Ортей. — Пришли по мою душу. Или за Пастором. Зависит от того, чьи они, — быстро зашептал Ортей. Грейс примолкла.
— Я умираю, да? — спокойно спросила Грейс. — Это же вирус? Мой кашель, лихорадка. В груди словно разливается море. И я задыхаюсь, — зачем-то поделилась она ощущениями. Грейс заметила, что ее мысли и слова потеряли скрепы контроля. И она думает те вещи, о которых вряд ли бы задумалась в прошлом, злоровом состоянии. Да и говорит, кажется, слишком много.
— Вряд ли, — уверенно солгал Ортей, — иначе я был бы тоже заражен.
Грейс согласно кивнула. На лице появилось крайне сосредоточенное и серьезное выражение. Затем она задумалась. Сдвинула брови, поджала губы и сказала:
— Куда мы идем?
— К холмам. Там есть станция слежения, что-то вроде временного пункта размещения и опорной станции одновременно. Стандартные кубы со всем необходимым, — отрывисто, быстро ронял слова в темноту агент, пока тащил Грейс за собой. Пронзительный белый свет шарил среди черных осенних стволов деревьев у них за спинами. Ортей вцепился в запястье Грейс с такой силой, словно желал оторвать женщине руку. — Таких убежищ много, они стандартные. Надо только знать код допуска для агентов. Условия чуть получше, — дернул он плечом, поправляя сползшую веревку мешка. — Семь-пять-три-девять-пять-желтый.
Он остановился, переводя дух. Ранение дало о себе знать, и агент ощутил, как по шее скатываются капли испарины.
— Зачем ты мне это говоришь? — голос у Грейс был тихим и усталым. Ортей позволил ей отдохнуть, сидя на земле и мягком лиственном ковре на ней, затем помог встать и ответил:
— Будешь набирать код, а я посмотрю, не подвела ли меня память на цифры.
Ортей не уточнил, что случается с теми, кого память все же подводит. Но зловещее молчание, повисшее после слов агента, давало понять, что ничего хорошего с любителями лазить по чужим схронам не происходит.

[капитан Спрингфилд]

— Думаешь, это за нами? — спросил он у Арти. — «Стрелки», две единицы. Старые, со стертыми номерами. Эй, Арти?
«Откуда им знать, что я здесь, — подумал Джанис, запирая дверь и осматриваясь. — Странно, что я не слышал даже слухов об этих машинах. Ведь местные должны знать, что здесь есть БЧР».
Подземное убежище было стандартным, и агент испытал странное чувство раздвоенности. Он помнил координаты и коды, зашитые в память и обновляемые перед каждым забросом, но это место попадало в «слепое пятно». Как будто его не существовало. Но вот хранилища, арсенал с достаточно неплохим выбором, хотя и оскудевшим за прошедшие годы. Биомедстанция, которой пользовались относительно недавно, судя по расходу лекарственных картриджей. «Кто-то из агентов был здесь, — понял Либре, открывая помутневший от осевшей тонкой пыли колпак стола, и сгружая туда женщину. Почему-то ему показалось, что все это уже было, но на столе лежала совсем не она. — Кто?»

В таком схроне они скрывались с напарником. Буллет был с юга, и его маской был образ «деревенского парня». Глядя на его улыбчивую широкую физиономию с приплюснутым носом и смуглой кожей метиса, и в веселые темно-карие глаза, было сложно представить, что он — агент Службы. Скорее, работяга из той волны, что сорвалась на север в поисках работы после Войны, когда сельскохозяйственные районы накрыло бомбардировкой.
Буллет лежал под колпаком, и Либре наблюдал, как тонкие усики-манипуляторы сшивают рваную рану на его лице. Кровь уже не шла, и розоватая кость понемногу скрывалась в рваном разрезе. Требовательно запищал блок медстанции, и Джанис со вздохом вставил еще один картридж, вытащив использованный и отнеся к утилизатору. Лицо Буллета пострадало меньше всего. Остальные раны были куда серьезнее. Если бы Либре не вернулся, агента бы разорвали на части. Самое неприятное, что это были люди. Обычные на вид, но ведущие себя как звери. Не хватало только пены у рта, чтобы назвать их «бешеными». Очередной вирус. Новая мутация, или старый образец. Наследие бомбардировок.
А самым мерзким было то, что агента Буллета рвали зубами. И сейчас, судя по маленькому экранчику станции, вместе с переливанием крови пришлось сделать целых три полных курса унивака. И сердечные показатели падали с каждой минутой.
Станция снова запищала, но не требовательно, а тревожно. Лицо раненого агента исказилось мукой, он задрожал всем телом, и ударил окровавленными руками в колпак. Прозрачный материал, не рассчитанный на такие усилия, разлетелся осколками, и Буллет с рычанием заворочался на столе, извиваясь и выдирая из себя катетеры и прозрачные трубки. Джанис посмотрел в ставшие светлыми, почти белыми, глаза напарника, и нажал на спуск. Пистолет коротко рявкнул, выпуская очередь из трех пуль. Гильзы простучали по покрытому плиткой полу, звеня.
Либре опустил ствол, и осмотрел себя. Ни капли крови не попало на одежду или кожу. Маску он так и не снял, торопясь подключить напарника к аппарату. «Не успел». «Ты и не мог бы», — ответил Арти, помолчав. — «Это модифицированное бешенство. Штамм 3440-альфа, или что-то вроде. Вакцины не существует. Диагностируется по повышенной агрессивности и осветлению радужек глаз. На последней стадии возникают кровотечения из ушей и носа. Передается при укусе и контакте с биологическими жидкостями».
«Спасибо, — саркастично ответил Либре, — очень вовремя».
Под потолком замигали красные сигналы биологической опасности, и агент отступил еще на два шага, спрятав пистолет в кобуру. Он быстро натянул на глаза очки и воткнул наушники в уши. Сверху ударили тугие струи газа, и Джанису оставалось только надеяться, что его маска не получила повреждений. Оседающий капельками дезинфектант был смертельно ядовит, но быстро разлагался, убивая любые микроорганизмы. Две минуты.
Агент поднял руки в стороны, и пошире расставил ноги, чтобы подвергнуть обработке как можно большую поверхность тела. Дыхание он задержал при первых вспышках сигнала, но без воздуха Либре мог обойтись три с половиной минуты, если не двигаться, и не беспокоился об этом. Смерть Буллета тоже не вызвала в нем особого отклика.
«Это ненадолго, — шевельнулся Арти, напоминая о себе. — Пока действует накачка психики. А через три дня начнутся сны. Потом бессонница. Потом ты станешь дергаться и нервничать».
«Заткнись, — беззлобно ответил Либре. Иногда брат его раздражал своими лекциями. Хотя информация была полезной, по большей части. — Я знаю. Но сам понимаешь, с тобой к психологу…»
«Ничего, не в первый раз, — сухо усмехнулся Арти. — Пока что получалось всех надуть»

Джанис вздрогнул, и посмотрел под потолок, где висел блок сигнализаторов и датчиков. Но алых вспышек не было, они остались только в памяти.
— То есть, это не «красная улыбка», — сказал он, обнаружив, что за время погружения в воспоминания он уже успел снять с женщины комбинезон, лежащий черной тряпочкой на полу, и подключить ее к аппарату. Причем — даже катетер и калоприемник, застегнув их ровно и правильно. Такое чувство, что он это уже делал.
Он посмотрел на бледную кожу женщины, и сухо рассмеялся, вспомнив, что так и не успел узнать ее имени. Судя по телосложению, она была из местных, и жила в небольшом городке или на ферме. Мышцы хорошо развиты, подкожного жира почти нет, фигура подтянутая, но не спортивная, а сформировавшаяся от ежедневных работ по хозяйству. Он прикоснулся к ее ладони, перевернув и погладив подушечки пальцев. Огрубевшие, но сильных мозолей не было. Пальцы слабо обхватили его руку, и расслабились.
Либре посмотрел ей в лицо. Молодое, со следами перенесенных лишений, оно все равно привлекало правильными чертами и сообразностью линий. Четко очерченная линия бровей придавала ей серьезность, а губы казались искривленными в грустной усмешке.
«Подтвердить нейтрализатор унивака», — высветилось на экране, и агент нахмурился. Странно. На его памяти такое случалось впервые. Вакцина всегда вкалывалась первой.
«Быстрее, дурень, — Арти взревел неслышно, но Джанис пошатнулся от неожиданности. — Она умирает, мать твою. Что ж ты такой тупой…»
«Зато живой, в отличие от тебя», — устало огрызнулся Либре, и обратил внимание на остальные показатели. Да. Брат был прав. ЧСС, оксигенация, угнетение мозговых функций. Джанис не был медиком, но понимал, что столкнулся с позитивной мутацией. Даже без генного анализа, который все равно негде сделать, можно было сказать, что женщина переболела «красной улыбкой», и выжила. А унивак, реагируя на встроившиеся в геном частицы вирусов, убивал ее.
Агент ткнул в экран, и несколько коротких шипений подтвердили ввод лекарств.
«Теперь доволен? — спросил он брата, но тот снова не пожелал отвечать. Либре выругался, поминая тот момент, когда он повелся на уговоры, и встроил себе биочип с личностью брата.
— Обычно мертвецы не так разговорчивы, — добавил он в сердцах. Но потом подумал, что без помощи брата и его памяти вряд ли попал сюда. — Ладно, что с тобой поделать. Все равно мы друг без друга неполноценны.
Посмотрев на маскировочный костюм, агент подумал, что стоит все-таки порыться в здешних запасах. Хотя такие комбезы делали только в столице, индивидуально под каждого агента, но мало ли. Даже испорченный или поврежденный, он давал неоспоримое преимущество, особенно если знать, как им пользоваться.

[Александрийская Рулетка]

Зима пришла неожиданно. Утром за маленьким окном прилипшего к холму домика разом стало снежно и светло. Грейс заворочалась в теплом коконе одеял, лениво выпростав из-под него одну руку и слабо пошевелив пальцами. Внутри нее что-то изменилось. Что-то непоправимо изменило ее саму, но Грейс пока не понимала, что именно. Она выползла с кровати, зябко передернув голыми плечами, и подошла к стеклу. За ним плескалось световое море снега, мягкими волнами укрывшего все вокруг. Бледное голубоватое небо раскинулось над яркими полями и холмами, бесстрастно взирая на дела человеческие.
За ее спиной мягко щелкнул дверной замок. Грейс оглянулась. И уперлась взглядом в Ортея. Мужчина был экипирован для похода. Большой рюкзак за спиной, толстая теплая куртка с капюшоном, теплые штаны и перчатки, высокие ботинки с противоскользящей ребристой подошвой. Ортей замер на пороге, пристально разглядывая Грейс. Женщина смутилась, осознав, что стоит совершенно обнаженная, но с места не двинулась.
Агент, хмыкнув, сбросил с плеч рюкзак, тихо звякнувший содержимым.
— Еда, лекарства, химия, патроны, — перечислил он, снимая куртку и вешая ее на одинокий гвоздь у входа. Ортей повернулся к Грейс, все еще стоящей спиной к окну и смотрящей на него. Все такое же бледное лицо Ортея исказила едва заметная улыбка. Он пригладил отросшие смолянисто-черные волосы ладонью, задержав взгляд на груди Грейс.
Она шагнула к нему первая. Обхватила за шею, прижалась к колючему старому свитеру, пахнущему мужским потом, сыростью и снегом. Ортей не делал попыток убрать руки Грейс, но и не отвечал взаимностью.
— Тебе лучше, — тихо произнес он, шевеля дыханием волоски на шее Грейс. Она пожала плечами. Агент чуть заметно коснулся кончиками пальцев кожи на спине Грейс. Та выгнулась, вздрагивая, и Ортей убрал руку.
— Лихорадка не прошла, — сказал он.
— Я больше ее не чувствую, — произнесла женщина, отстраняясь. Агент кивнул, будто бы ожидал чего-то подобного. Грейс отступила на шаг, ей стало неловко от своих действий. Она ощущала себя полной дуррой, зачем-то бросившейся на шею агенту. Будто бы так соскучилась по мужской ласке, что не смогла устоять перед первым попавшемся мужчиной. У Грейс начали гореть щеки. Она приложила к ним ладони, опустив взгляд, и отступила еще на шаг. Отходя прочь, она бросила взгляд в небольшое зеркало, висящее над умывальником у входа. И оторопела. Оттуда на нее смотрела незнакомая женщина. Спутанные пепельные волосы висели сосульками, карие глаза превратились в бледно-голубые лужицы с широкими черными зрачками. Грейс сначала отпрянула назад, но затем, увидев мрачное лицо агента, поджала губы и подошла ближе, в деталях рассматривая свое новое лицо.
Ортей разулся, неспешно вытащил добытые припасы и разложил их по местам. А Грейс все еще стояла и не могла поверить, что теперь выглядит именно так, как показало ей зеркало. Она в оцепенении застыла перед ним на долгие минуты.

[Александрийская Рулетка]

затем прошла и села на кровать, невидящим взглядом уставившись себе под ноги.
Агент мягко опустился рядом.
— У тебя произошла мутация, — произнес он. Голосу Ортея был тихим, но сильным. Даже немного жестким, будто он чаще отдавал приказы, чем просторазговаривал с людьми. — Что-то с меланином. Вирус, скорее всего, новый штамм, наложился на индивидуальные особенности организма и стал безвреден для тебя. небольшое повышение температуры, думаю, останется навсегда, но лихорадка должна пройти. Но придется жить с новым лицом. И избегать яркого света.
— На улице не так солнечно, да? — спросила Грейс, все же подняв на него взгляд и грустно улыбаясь. Ортей пожал плечами.
— Смотря, с чем сравнивать, — спокойно сказал он. — Там, где сейчас полночь, с тобой бы не согласились, — он усмехнулся.
— Зачем ты меня спас? — спросила Грейс. Агент двинул челюстью, будто сам не знал точного ответа. Но потом все же сказал:
— Сначала ты помогла мне. Это расплата. Я не стану тебя задерживать, но не рекомендую возвращаться домой. Во-первых, — он бросил взгляд на ботинки у двери, — я уже все из него вынес. Во-вторых, Пастор не упустит шанса отдатьтебя биологам и вирусологам на опыты. Объявит твое исцеление чудом Божьим.
— А разве это не так? — Грейс зябко передернула плечами, ощущая, как от близости Ортея в ней начинает снова подниматься волна возбуждения.
— Ты в это веришь? — он придвинулся ближе, двумя пальцами приподнял подбородок Грейс и заглянул ей в глаза. — В то, что тебя спас Бог? Ты веришь в Бога? Я так и думал, — сказал Ортей, когда Грейс беспомощно посмотрела на него в ответ. — Если ты веришь, верь и дальше. И не позволяй никому отнять эту веру. Если нет, считай случившееся с тобой медицинским чудом.
— А ты веришь? — спросила она. Ортей коснулся ее шеи двумя пальцами. Кожу еще покалывали иголки тепла после долгого перехода по снегу, а кожа Грейс была еще горячей. Они подались навстречу друг другу почти одновременно. Мужчина положил ладонь на затылок Грейс, привлекая ее к себе, и поцеловал. Поцелуй вышел коротким, обжигающим ему губы. Грейс чувствовала себя неловко. У нее не было мужчин, кроме Вальтера, но о нем она не вспоминала с той ночи, когда Ортей увел ее из временного укрытия близ поселка.
Агент ловко опрокинул Грейс на кровать, прижав ее руки к телу. Грейс хотела обнять его за шею, но Ортей перехватил обе ее руки в запястьях, сжал своей рукой и придавил к подушке. Вторая ладонь медленно и осторожно прошлась вдоль тела Грейс, задержавшись на затвердевших сосках. Прохладные пальцы скользнули между бедер, погладив их со внутренней стороны, и скользнули внутрь Грейс. Волна жара, обжегшего пальцы агента, едва незаставила его отдернуть руку. Грейс ощутила ледяной холод его руки, тоже слабо дернувшись.
Но через пару минут температура выровнялась. Ортей привык к горячей коже Грейс, а она перестала ощущать его прикосновения, как уколы ледяных игл.
Они ласкали друг друга довольн долго, привыкая доверять и расслабляться рядом с другим человеком. И ласки постепенно перерастали в требовательные жесты, а тела двигались синхронно, стремясь слиться воедино. Ортей вошел в нее мягко, но неожиданно. Секунду назад он еще ласкал языком ее промежность, и вот уже его член погрузился в Грейс сразу на всю длину. Женщина охнула, выгибаясь и приподнявшись на локтях. Ортей двигался осторожно, словно опасаясь разрушить что-то хрупкое внутри Грейс. Она впилась ногтями ему в плечи, когда волна наслаждения достигла пика. Ортей дернулся от боли и тоже кончил.

[капитан Спрингфилд]

— Что за черт… — Джанис захлопнул крышку хранилища, и уселся сверху. — Никакой брони, даже одежда — и та только гражданская. Такое ощущение, что тут понемногу выгребли все более-менее серьезное, оставив только мусор.
Хорошо, что патроны к его пистолету нашлись.
Агент посмотрел на экран БМС, и фыркнул. Его снова и снова тянуло к этой женщине, и он чувствовал смутное возбуждение от созерцания ее обнаженного тела. Казалось, он знает, как эти тяжелые груди ложатся в ладони. Как пахнет ее пот. Каков вкус ее губ…
Джанис тряхнул головой, ощущая набухший от прилива крови член, растянувший ткань брюк до боли.
Он постарался расслабиться, и достал из рюкзака заброшенную несколько недель назад поделку. Все равно до пробуждения еще далеко, судя по сигналам станции. А без разговора — он хмыкнул, вспоминая их столкновения — о вере дальше идти было нельзя. Впрочем, она может попробовать пристрелить его. А он — ее. Но эта мысль вызывала очень сильное отторжение, и Либре задумался. Его руки в этот момент действовали словно сами по себе, ощупывая кусок дерева, на одном конце которого выделялся начатый бутон розы. Лепестки выглядели как настоящие, такие же тонкие и почти прозрачные к оконечности. Но красноватая текстура редкого в этих краях махагони придавала цветку необычный вид. Джанис достал из кармашка небольшой набор резцов и маленьких стамесок с тёслами, и принялся за работу. Завитки пряно пахнущей стружки падали на пол, где их тотчас же всасывал небольшой кругляш автоматического очистителя, то и дело с легким жужжанием метавшегося к небольшому углублению в стене.
К сожалению, большая часть сделанного Либре осталась в столице, когда ему пришлось оттуда уходить. Как и предсказывал Арти, за ними пришли ночью. Усиленный наряд КОПов, в тяжелой боевой броне — такой комплект называли «космодесантным», пытался выломать дверь внизу, в подъезде. А Либре уже спускался по трубе, вделанной им в мусоропровод. Нижний конец открывался прямо в утилизатор, и агент подсознательно ожидал вспышки высокотемпературного пламени, прилетевшего снизу. Но массы отходов было недостаточно для включения автоматики — дом почти опустел, кто мог уехать — уже уехали. Остальные замерли и старались не выходить на улицу без нужды. Джанис пару дней назад спугнул домушников, пытавшихся вскрыть бронеставни квартиры на первом этаже. Они выстрелили в него из дробовика. Заряд дроби прошел над головой, а трупы пришлось затаскивать в подвал и грузить в утилизатор. На выстрел никто не отреагировал, а камеры Либре уже давно завел на свой регистратор.
Ему было жаль тех статуэток и миниатюрных композиций, что занимали полки в большой комнате. Часть из них он дарил друзьям и знакомым, но вдохновение приходило часто, помогая справиться с напряжением от особо дерьмовых заданий. Уже несколько месяцев Джанис вырезал исключительно животных и растения, хотя раньше увлекался миниатюрами людей разных профессий. Но теперь каждая из них напоминала о работе, и резец становился непослушным.
«Скорее всего, они сгорели, — подумал агент. — Я не стал дезактивировать напалмовый заряд, и вряд ли «космонавты» знали о том, что моя квартира заминирована. Думаю, все выгорело дотла. Потому меня особо и не искали…»
«БЧР, — тихо напомнил Арти, не особо настаивая. Видимо, тоже погрузился в процесс резьбы. Бутон розы был почти закончен, и Либре осторожными движениями наметил мелкие капельки росы на прицветниках. — Нас искали. Но не могли взять след. Пока ты не оставил им подсказку».
«Какую? — Джанис оторвал острый инструмент от дерева, чтобы не запороть изделие. — Я был предельно осторожен. Не контактировал ни с кем подозрительным, следовал выбранной маске. Даже женщин снимал согласно легенде, хотя красивых тут — словно чума прошла, и всех выкосила…»
«Да, Грейс, пожалуй, одна из немногих красавец в округе».
— Какая, к чертям, Грейс? — вслух спросил Джанис, откладывая в сторону недоделанную розу. — Арти, кто такая Грейс?
Арти молчал. И Либре почувствовал неладное. Страх потери брата обострился, но не только он. Виски ломило, и агент сжал голову, словно опасаясь, что она взорвется. Головные боли периодически возвращались, особенно летом, когда атмосферное давление скакало перед дождем. Но сейчас было сухо, и в ближайшие недели дождей не ожидалось. Джанис невидяще отодвинул в сторону недоделанную поделку, резцы и стамески. И сполз на пол, слабо ощущая, как керамическая плитка холодит тело сквозь ткань одежды. Робот-уборщик бестолково тыкался ему в ногу, но Либре не чувствовал его прикосновений.
Перед застывшим взглядом агента мелькало пламя. БЧР расстреливал из многоствольных пушек людей, собравшихся на утоптанной площадке посреди деревни, и они почему-то не бежали от выстрелов, а тупо смотрели в прозрачные прорези кабины, прямо в лицо пилоту боевой машины. Прицел бегал по одинаково спокойным и обреченным лицам, зеленоватое мерцание приборов отражалось в глазах пилота. Безумие накатывало волной.
Агент дернулся, ударившись затылком об рундук. Это была не его память. Он никогда не сидел в кабине БЧР. В Академии не учили… Или все же были занятия, посвященные боевым машинам, принятым на вооружение? Вертолеты… Гидросамолеты. Экранопланы. «Черт». Преподаватель был низкорослым, коренастым, носил форму инженера, и несколько нашивок за боевые задачи. Черные усы, бритый подбородок. Как же его звали? Орт… Ортега? Отто? «Дьявол».
Трупы, трупы, трупы… это до Войны быть агентом означало носить гражданскую одежду, иметь актерский талант и умение перевоплощаться. До Войны, которую никто не выиграл, но все проиграли. А после нее умение стрелять и выносливость приобрели больший вес в навыках агента. Пришли новички из Гвардии. Стали гибнуть. Вирусные бомбы. Команды зачистки вместо врачей — лекарств и унивака не хватало. Перед взглядом Джаниса проходили вереницы убитых, их лица были искажены или носили признаки новых болезней. «Красная улыбка», «синяя смерть», «гниль», «кровавый грипп», «веселый Роджер». И сотни неназванных. Если число больных переваливало за сотни — район зачищала Гвардия, смешивая поселения с землей и выжигая почву на метр вглубь. Если зараженных было меньше — правительство посылало агентов.
На той ферме он мог бы вызвать Гвардию. И должен был ее вызвать, чтобы вертолет накрыл термитными бомбами все в радиусе полукилометра. Но на вызовы никто не отвечал. Не хотели или не могли? Джанис сжимал кулаки так сильно, что костяшки побелели, а пальцы свело болью. Почему-то ему казалось, что он что-то забыл, что-то все время упускает. Что-то, оставшееся в прошлом, как заноза — невидимое и неощутимое. Но воспалившееся и дергающее болью, и грозящее заражением.

[Александрийская Рулетка]

В тот день Ортей вернулся с первыми лучами солнца. Его не было почти четыре дня, и Грейс уже начала беспокоиться. Агент умело починил все, что оказалось сломанным в старом домике, куда он принес ее в начале зимы. И Грейс спокойно управлялась с хозяйством, поражаясь, насколько это может быть легко, если вовремя подновлять и исправлять вещи. Ей так и не удалось понять, кто жил здесь до них, и Грейс быстро прекратила эти попытки. Возможно, неоэкологи, возможно метеорологи, биологи или еще какие-то представители «зеленых».
Когда во дворе послышался скрип мокрого снега, Грейс скользнула к входной двери, цапнув с полки тяжелый револьвер. Ортей потратил немало времени, чтобы научить женщину защищать себя. И теперь паранойя агента понемногу брала верх над привычно расслабленным разумом обычной женщины. Грейс не просто изменилась внешне. Она изменилась внутри. И частично тому виной был Ортей. Лихорадка мучила ее только в те моменты, когда они не спали с Ортеем. Он нередко отлучался по своим делам, его могло не быть целую неделю, и в эти моменты Грейс начинала ощущать ухудшения. Впрочем, к весне периоды затишься ее болезни стали дольше. Теперь она могла не спать с Ортеем довольно долго, как ей казалось. Могла, но не хотела отказываться от этой близости. Бывали ночи, когда Грейс, лежа одна в домике и слушая завывания метели за окном, думала о Вальтере. В такие ночи ее мучила совесть. Со временем выводы насчет предательства мужа стали понемногу блекнуть. Грейс стала задумчива и молчалива. Ортей, будто прочитав ее мысли, только кивнул в ответ на ее сбивчивые объяснения, что с ней происходит. И сказал, что не потревожит Грейс, пока она сама того не захочет. Они оба так и не поняли, что произошло. Почему, порезавшись о метательный диск агента и получив заражение, Грейс выжила. Был ли Ортей носителем или болел сам, виновата ли в мутации рана агента, залеченная Грейс, особенности ее организма или что-то еще. Одно оставалось неизменным. После близости с Ортеем Грейс была почти обычным человеком. Даже темные снежные очки не требовались. Мир вокруг казался светлее, чем был на самом деле, зато глаза не слезились и температура тела не поднималась выше средней.
Дверь открылась. И в лицо Ортею уперся ствол револьвера. Он скосил взгляд на Грейс, та с облегчением выдохнула и убрала оружие. Ортей понимал, что женщина, если бы постаралась, могла бы как-то подсмотреть из окна, кто приближается к их дому. Но окно выходило на другую сторону, и Грейс было проще взять в руки оружие, чем пытаться увидеть что-то в ярком снежном мареве. Ортей понимал, без секса с ним Грейс плохо видит. А с расстояния в один удар не промахнешься. Ортей разделся, снял ботинки и молча рпошел к столу. Грейс последовала за ним.
— Это тебе, — сказал он, протягивая женщине помятую старую шляпу. — Немного защитит от света. Зимой сильно не поможет, но в целом должно быть неплохо.
— Ты собираешься уйти, да? — скорее не спросила, сказала Грейс. Агент раздраженно передернул плечами. Потом потер лицо руками и ответил:
— Я больше не нужен тебе, Грейс. Волнения в пригородах утихли. Зима уровняла все стороны конфкликта. Думаю, тебе стоит уйти отсюда, но не сейчас, когда дороги станут проходимыми.
— Куда я пойду? — растерялась Грейс. По лицу Ортея, обычно бесстрастному, промелькнула тень.
— Я могу найти твоего мужа.
— Я ему не нужна, — сказала Грейс. И замерла, ощущая стыд. Внутри нее шевельнулось теплое чувство, желание вернуть свою прежнюю жизнь. даже не смотря на возможное предательство Вальтера. «Возможное м это ключевое, — шепнул ей внутренний голос. — А как же Ортей? — безжалостно спорил с ним другой. — Признайся, он нужен тебе не только для секса. Ты любишь его». Грейс посмотрела на агента. Бледная кожа, черные волосы, отросшие за последние месяцы до плеч, холодные глаза. Она молча встала, села на колени Ортея, обхватив его шею руками и прижалась щекой к его шее. Ладони Ортея погладили Грейс по спине. И она ощутила, как в бедро уперся твердый член, натянувший ткань теплых штанов. Грейс зажмурилась, понимая, что Ортей лжет ей.
— Скажи правду, почему ты хочешь уйти? Тебя нашли, они придут сюда за тобой? Пожалуйста, не лги мне. Я верю тебе, — зашептала она в ухо агенту. Ортей дернулся, потом осторожно снял Грейс с колен и отодвинулся. Подошел к окну, посмотрел в него и спокойно сказал:
— Мы бы все равно разошлись. Не сейчас, так весной, через несколько недель. Я больше тебе не нужен…
— Пожалуйста, Ортей… — голос Грейс дрогнул.
— И ты мне не нужна, — безжалостно закончил он. Но так и не повернулся. Не смог посмотреть в лицо женщины, сказать это ей в глаза. Агент стоял, сжав зубы, сильно зажмурившись и ненавидя себя за то, что умел лучше всего: за виртуозное умение лгать и притворяться. Грейс была права. Его нашли. И теперь это дело времени, когда именно за ним придут. И никто не будет уговаривать вернуться, никто не постучит в двери и не попросит поговорить. Его уничтожат, как отработанный материал. А заодно и тех, кто будет рядом.
«Скажи ей правду, — подумал он, — она тебе верит. Мне многие верили, в этом моя работа, — холодно оборвал он голос эмоций в мысленном споре с самим собой. — Она нужна тебе больше, чем ты признаешься ей».
Он сделал над собой усилие, повернулся к Грейс и произнес:
— Я уйду вечером. Запасов тебе хватит на пару недель. Если будешь экономить, на месяц.
Ортей повернулся и пошел на чердак, не желая смотреть на Грейс. Женщина осталась одна, с отсутствующим видом глядя на помятую фетровую шляпу, оставленную Ортеем на краю стола. И на револьвер, оставленный ею на рядом.

[Александрийская Рулетка]

Как оказалось, у них не было того времени, которое предрекал себе и Грейс агент. Ударная волна выбила стекла в обоих окнах маленького дома. Солнце только-только скрылось за горизонтом, когда боевая машина разнесла крышу и завязла длинным манипулятором в крепкой бревенчатой стене жилища. Световая волна ослепила Грейс. Она заморгала, дернулась, скатываясь с узкой кровати. Ортей, на плече которого она уснула ненадолго после того, как они все же занялись любовью, уже был на ногах. Он метнулся в кухню, выворотил скрытый ящик под шкафом, который сам встроил туда в первые дни пребывания в доме, и бросил Грейс черный костюм. Мягкая маскировочная ткань легла на кровать рядом. Туда же полетел револьвер.
— Одевайся! Быстрее! — крикнул агент, щелкая предохранителем какой-то пушки. Оружие запищало, завибрировало и пискнуло синтезированным голосом о готовности к действию. Ортей выстрелил, снося кабину боевой машины. Огненный шар, вспыхнувший на том месте, ожег глаза Грейс. Она начала одеваться, путаясь в рукавах и непривычной конструкции костюма.
— А как же ты? — бросила она, одной рукой уже натягивая поверх костюма теплую куртку и штаны, добытые ей Ортеем задолго до этого дня. Агент бросил на нее быстрый взгляд и поморщился.
— Раздевайся, иначе маскировка бесполезна, — приказал он, высматривая новые цели. Он ощущал чужое присутствие поблизости. Догорающая боевая машина неплохо освещала местность вокруг, но только с одной стороны дома. С другой не было окон. Сверху начали падать мелкие снежинки, ложась на осколки посуды и мебели внутри дома.
— Но я… — Грейс растерялась. И тут пришли они. Агенты. Фигуры, похожие на стремительные силуэты, определяемые только по углублениям в снегу. Ортей знал, что их маскировка работает по полной, и что они окружили дом плотным кольцом. У Грейс оставалось совсем мало времени, чтобы уйти.
— КУбирайся отсюда, тупая ты дурра! — с перекошенным от гнева лицом закричал на нее Ортей, замахнувшись кулаком. Грейс втянула голову в плечи, шарахнулась в сторону, заметалась по дому и вывалилась через разбитое окно. Прямо в лужу расплавленного взрывом снега. Огненные всполохи догорающей кабины осветили ее заплаканное лицо. Грязь смешалась со слезами, стекая по щекам и подбородку. Грейс отползла на заднице в тень, ее трясло. Когда она решилась встать, то увидела, что Ортей снова целится куда-то в темноту из проема другого окна в спальне. Грейс хотела было сделать шаг к нему, но тут фигура агента дернулась, скрючилась и смялась. Невидимые гости набросились на Ортея, нанося удары. Грейс слышала звон разбитой чашки, треск деревянной мебели, звуки борьбы и невнятных криков. Она отступила дальше. И еще дальше. И еще. А потом побежала, не разбирая дороги.

Она открыла глаза, ощутив давно забытое чувство покоя и отдыха. Холодная гладкая поверхность стола приятно охлаждала кожу на спине и ягодицах. Обнаженная грудь мерно поднималась в такт дыханию. Грейс моргнула. Яркие лампы на потолке размылись от выступивших на глаза слез. Она дернулась, но поняла, что не скована. И сползла со стола, упав на колени перед агентом, скорчившимся на полу. У Грейс подрагивали руки. Судороги становились то сильнее, то слабее. Даже мышцы на лице дергались, будто через тело Грейс пропускали слабый ток.

[капитан Спрингфилд]

— Ортей? — услышал он откуда-то издалека, и открыл глаза.
«Какой, к черту, Ортей…» — хотел сказать Джанис, но язык словно прилип к гортани, пересохшей, как русло реки где-нибудь в пустыне. — «И весны не будет, чтобы наполнить ее живой влагой».
Он пытался сфокусировать зрение, поднять голову, но все, что он видел — размытые пятна, танцующие в водовороте. Голос был женским, и напоминал ему о Грейс.
Опять это имя. Снова. Откуда оно взялось? Где Арти? В такие моменты он обычно уже вовсю ерничал или давал советы, или просто говорил какую-нибудь высокопарную чушь…
— Кто ты? — с трудом сказал он, рывком поднимая голову и вглядываясь в лицо женщины. Ему пришлось прищуриться, чтобы картинка не плыла. — Откуда ты знаешь, — агент закашлялся и продолжил: — откуда ты знаешь моего брата?
— Меня зовут Грейс, — холодный взгляд светлых глаз вызывал дрожь в мышцах Джаниса, и агент не понимал, что происходит. Это не походило ни на заболевание, ни на другие расстройства. Опершись руками на рундук, он тяжело приподнялся, но руки подогнулись, и Либре опустился обратно на пол, ударившись копчиком. — Да, я приняла тебя за… брата. Я знала… его, — с запинками ответила она.
— Когда? — Либре с подозрением смотрел на Грейс. Она могла встречаться с его братом только до момента его гибели. «А когда он умер? Арти? Почему ты молчишь? Сука…» — Когда ты с ним встречалась?
Вопрос прозвучал двусмысленно, но агент не стал исправлять свою оплошность. Пусть понимает, как хочет.
— Несколько месяцев назад, — нахмурилась Грейс. Ее лицо очень хорошо выражало эмоции, и Джанис не мог поймать ее на лжи. Либо она верила в то, что говорила. Что опять возвращало их к разговору о вере… и убийству.
— Зачем ты пришла ко мне? — задал он тот вопрос, который следовало задать в самом начале. Но тогда вряд ли кто-то из них был способен ответить на него верно. — Зачем ты искала моего брата? Откуда у тебя эта одежда? — он указал на лежащий на полу маскировочный костюм.
Голова Либре раскалывалась все сильнее, руки тряслись, и он весь взмок. Пальцы мелко и неравномерно дергались, и от того агент испытывал нервное беспокойство. Он не привык к предательству, особенно исходящему от собственного тела.
Грейс протянула руку, и погладила черную ткань. В ее движении было столько чувственного, что агент сглотнул слюну и снова ощутил неожиданное возбуждение. Взгляд сфокусировался, и теперь он мог полюбоваться формами груди и бедер сидящей на холодном полу женщины. Поза казалась естественной, а изгибы тела — плавными, хотя Грейс сложно было назвать полной. Скорее, наоборот — подтянутой и стройной. Под кожей выделялись контуры мышц, переливающихся при движениях и вызывавших ощущение, как от наблюдения за пумой или леопардом.
— Я хотела убить его, — просто ответила она, внимательно вглядываясь в лицо Джаниса. Тот испытал странное забытое смущение, словно мальчик, которого застали за мастурбацией в туалете. — А этот костюм… это подарок. От твоего брата. Отвечу на твой следующий вопрос, — Грейс улыбнулась, и агент почувствовал, что еще минута, и скрывать свою реакцию тела на близость этой женщины станет невозможно. — Ты спрашивал меня о вере. Так вот… Я верила всего двум людям в своей жизни. Первым был мой муж. Бывший муж. Вторым — Ортей. Твой… брат.
— Ты хотела убить его… за предательство? — Джанис напрягся и вернул себе контроль над телом. Он резко распрямился, и встал, покачиваясь. Потом протянул руку Грейс, смотревшей на него с непонятным сочувствием и еще чем-то, скрытым в глубине взгляда голубых глаз.
— Нет, — она не стала отказываться и оперлась на его руку, вставая рядом. Какое-то время они смотрели друг на друга, и Джанис с трудом удерживался, чтобы не опустить взгляд ниже, на тяжелую грудь, плоский живот и темные волосы на лобке. — НЕ за предательство. За то, что он не вернулся.
«Хотя и обещал» не прозвучало, но Либре почуял это умолчание всей кожей, горевшей сейчас, как от лихорадки. «Во мне унивак, я здоров… — бессильно думал он, пытаясь впитать всю информацию, которой делилась с ним Грейс. — Но как это возможно? Несколько месяцев назад. Я был уже здесь… бежал из столицы. Брат погиб много раньше. Ведь так же. Так же?»
— Я все равно не понимаю, почему… — начал он, когда почувствовал прикосновение холодного металла ко лбу. Грейс не двигалась, в этом он мог поклясться. Как и когда она успела вытащить из его вещей свой револьвер и снарядить его? Агент медленно коснулся кармана, где раньше бренчали патроны, но там было пусто. Застежка открыта. Куда-то делись несколько секунд.
Он скосил глаза в сторону, пытаясь понять, успеет ли вытащить оружие. В отражении на полированном металле он видел спину Грейс, прямую и стройную, с небольшими ямочками над ягодицами. Пожалуй, раньше она была немного полнее, и единственное место, где это можно было заметить, он сейчас наблюдал. «Что со мной? Почему я так себя веду? Куда делся Арти?»
— Раздевайся, — спокойно приказала Грейс, покосившись в сторону рундука, и агент вздрогнул. — Ты похож на своего брата, и меня это устраивает. Медленно, — предупредила она, отводя пальцем курок. — Без фокусов. Я пристрелю тебя, если дернешься, и ты знаешь, что я не шучу.
Либре медленно поднял руки, все еще не понимая, чего от него хочет эта женщина. Ощущение сюрреалистичности происходящего становилось все сильнее, но он сбросил куртку и расстегнул рубашку, обнажая свою грудь с тонкими ниточками шрамов и затянувшихся давным-давно ран.

[Александрийская Рулетка]

Грейс окинула его беглым взглядом. И не смогла сдержать эмоций. На глаза навернулись непрошеные злые слезы, которые, кажется, еще больше смутили агента.
— До какой степени раздеваться? — спросил он, расстегивая ремень. У Грейс перехватило дыхание. Она видела, что он не узнает ее. И все, что неделями копилось внутри, разом потеряло смысл. Рука с револьвером медленно опустилась. Агент замер, не решаясь отнять руку от ремня. По всему было заметно, что он сам колеблется в выборе. Тело явно хотело подчиниться, но разум протестовал. Взгляд агента затуманился, и Грейс хрипло спросила:
— Как твое имя?
Они стояли друг напротив друга долгие минуты. пальцы агента продолжали сжимать пряжку ремня, а на лице попеременно отражались совершенно разные эмоции.
— Джанис, — произнес он и схватился обеими руками за голову, глухо зарычав от боли. Грейс бросила револьвер на стол, на котором до этого лежала сама, и шагнула к агенту. Он дернулся, потом скривился и посмотрел на Грейс тем самым взглядом, которым смотрят на желанную женщину.
Джанис шагнул к ней, перехватив руку, занесенную для удара. Легкое движение кистью, и Грейс поняла, что не может дернуться. Агент вывернул ей руку, обездвижив и прижав к стене поблизости. Его глаза горели незнакомым огоньком, и Грейс впервые с момента посещения его дома испугалась. Джанис ослабил захват, медленно протянул руку к ее лицу и погладил по щеке кончиками пальцев. Грейс, зажмурившаяся и ожидавшая удара, удивленно посмотрела на Джаниса. Он приложил палец к губам. Грейс согласно кивнула.
Он целовал ее горячо и страстно, начав с губ и опускаясь все ниже. Когда он оказался у ее промежности, Грейс не выдержала и издала тихий стон. Мужчина раздвинул пальцами ее половые губы, скользнул языком по клитору, несколько раз лизнул его и погрузил пальцы другой руки во влагалище. Грейс дернулась, сжала пальца на его плечах, запрокинула голову и закрыла глаза. Ноги предательски задрожали от переполнявшего ее возбуждения. Джанис, осознав это, прекратил свои действия, выпрямился, и, подхватив Грейс, усадил ее на стол поблизости. Она откинулась назад, упершись ладонями в поверхность диагностического стола. И агент начал целовать ее грудь, задерживаясь губами на затвердевших сосках, подолгу перекатывая их и теребя языком. Грейс закусила губу до крови, стараясь сдерживаться и соблюдать тишину.
Джанис мягко толкнул ее в плечо, заставив упасть на спину. Затем он легко сбросил с себя брюки и белье, подтянул к себе Грейс за бедра, уперся в ее промежность твердым членом и замер, опустив голову.
Грейс обеспокоенно подняла голову. Ей показалось, что сейчас все окончится, и этот агент, этот брат Ортея прекратит то, что делает с ней.
Но Джанис вскинул голову, сдул со лба пряди иссиня-черных волос и, помогая себе рукой, направил головку члена во влагалище Грейс. Когда он вошел в нее, женщина не удержалась. Долгий, исступленный, гортанный стон все же вырвался наружу протяжным тихим звуком. Грейс распахнула глаза, увидела перед собой лицо агента, одной рукой обхватила его за шею, а второй дернула за плечо, привлекая к себе. И поцеловала. Долго. Страстно. Сладко. Так, как может целовать только любящая женщина, готовая пройти за тобой полмира босиком, стойко перенося все тяготы путешествия.
Агент впился в нее губами, начав двигаться в ней все быстрее. Грейс целовала его до тех пор, пока их лихорадочный, быстрый секс не окончился взаимной кульминацией. Джанис обмяк, выдохнул, отстранился и осел на пол, оставив Грейс на столе. Женщина не предпринимала попыток подняться. Она подумала, что этому мужчине нужно побыть наедине с самим собой и что-то подсказывало Грейс, что когда он снова встанет, он подумает, будто Грейс лежит здесь с тех пор, как он принес ее сюда. Вряд ли он вспомнит случившееся. А если и поймет, что у него был секс, то спишет это на самоудовлетворение. Грейс это пока что устраивало. По ее жилам растекался живительный бальзам чужеродного белка, должный убрать любые симптомы болезни. Она до сих пор не поняла, как это работает и почему все вышло именно так, но без секса с Ортеем Грейс начинала медленно умирать. И если Джанис говорит, что он его брат, тогда этот способ сохранить себе жизнь подойдет.
Грейс начала сомневаться в своих выводах относительно Джаниса. Может, у Ортея и правда был брат-близнец? Или просто похожий родственник? А так ли хорошо она его помнит? Грейс ощутила, как ее клонит в сон м верный признак того, что процесс очищения и регенерации запущен. Значит, все получилось. С Ортеем или Джанисом — теперь все равно. Пусть будет Джанис. Пусть будет кто угодно. Если нет того самого, кто обещал вернуться. И предал. Грейс засыпала, а по щекам катились слезы. Ей не хотелось верить, что Ортея больше нет. И не будет. Как не хотелось верить в то, что он спокойно прогнал ее в их последнюю встречу.
У Грейс болела душа. Так сильно, как будто кто-то открыл все шлюзы и позволил ей болеть за все пережитое разом.
«Но как же роза? — встрепенувшись, вспомнила она. — маленькая фигурка цветка. Я же видела инструмент. И неоконченную поделку. Я же помню, как Ортей починил все в том доме. И украсил его резьбой по дереву. Я же помню статуэтку волка. Он вырезал ее для меня. Она осталась там. Сгорела вместе с Ортеем. Может, у братьев один талант на двоих?»
На полу застонал, ворочаясь, полуголый Джанис.

[Александрийская Рулетка]

Единственная проходимая дорога была занята. Грейс выскочила на нее, едва не попав в свет мощного прожектора, вспыхнувшего в конце пути. Вторая машина ползла по хрупкому насту подтаявшего снега, скрипя и выпуская клубы вонючего дыма. Кажется, у нее была повреждена ходовая часть. За силуэтом громоздкого транспорта угадывалась дымная струя. Где-то там еще грохотало и поскрипывало, словно огромные массивы снега разом сдвинулись с одного места. ортей заложил заряд на подступах к их дому. Вот зачем он уходил несколько дней назад. Грейс тогда проснулась посреди ночи и не нашла его рядом. Потом Ортей объяснил свою отлучку необходимостью прогуляться. Грейс поняла и не расспрашивала о подробностях.
Но той машины, что сумела миновать сюрпризы агента, хватило, чтобы разнести их дом. Грейс остановилась, тяжело дыша и глядя, как в отсветах пламени за спиной клубится ее дыхание. Мокрые от грязи и пота волосы прилипли к лицу серыми сосульками. Грейс согнулась пополам, уперласьладонями в колени и попыталась отдышаться. Она больше была ему не нужна — и эта мысль не давала покоя, пытаясь прорваться наружу горячими слезами. А он ей? Он нужен ей?
Грейс разогнулась, посмотрела туда, где остывал, догорая, крошечный домик неоэкологов и все же заплакала. Без всхлипов и гримас. Слезы прочертили ровные дорожки на лице, неслышно падая за воротник теплой куртки. Ее ей тоже откуда-то принес Ортей. Все, что было у нее, принес он.
Грейс поняла, что нужно уходить хоть куда-то. Если сейчас остаться посреди снежного наста черным пятном, ее найдут. Живая сила, машины, или волки. Она с трудом пробиралась в сторону от дороги, стараясь достигнуть полосы темного пролеска поблизости до того, как очередной поворот прожектора высветит ее на фоне ровного белого ковра. Она вышла к людям с первыми лучами солнца. Измотанная и обессилившая, едва переставляя ноги. Пробираться по снежным завалам, увязая в мокром снегу по колено, оказалось очень трудно. Грейс присела под деревом, темным и кряжестым, всего на минуту. И не заметила того, как уснула. Очнулась она от того, что кто-то пинал ее в бедро сапогом. Женщина с трудом разлепила глаза. Перед ней стоял мужчина. Он держал в руках короткоствольную автоматическую винтовку, направив дуло в лицо Грейс.
— Кто у нас здесь? — его голос, ленивый и размерянно спокойный показался Грейс знакомым. она частозаморгала, избавляясь от набежавших слез. Жестокое солнце поднялось достаточно высоко и теперь светило прямо в глаза. Мужчина нагнулся к Грейс, рассматривая ее лицо. И она узнала его.
— Вальтер, — сказала она. Внутри что-то щелкнуло, встало на свои места. вальтер был в полевой форме последователей Пастора, распространившего свою религию и верования за пределы родного поселка Грейс уже давно. Вальтер отшатнулся от Грейс, как от привидения, но потом сощурился, встал, заслонив ей солнце, и задумчиво сказал:

[Александрийская Рулетка]

— Надо же… неужели, ты жива, Грейс? Агент и правда не лгал. Ты сильно изменилась. Впрочем, я не удивлен. Значит, тебе удалось скрыться, — он покачал головой. — Жаль. Можно было бы избавиться от проблем одним махом. И агент, и бывшая жена.
— Это ты, — попыталась встать на ноги Грейс, внутри которой вскипала ярость, — ты навел их на мой дом. Но как ты узнал, Вальтер? Зачем?
Командир патруля сделал жест рукой своим подчиненным, мелькнувшим на границе чахлого кустарника в стороне блеклыми тенями. Два илитри человека отошли подальше, продолжая следить за парочкой и держа их на мушке.
— Твой любовник нашел меня. Представляешь? Было неприятно. Я только начал новую жизнь, получил статус, репутацию. Знаешь, как высоко, оказывается, ценят тех, кто способен достатьнужные вещи? Пастор ценит. И не обижает полезных ему людей.
— Достать? — Грейс все же поднялась, встала, пошатываясь, и уперлась в Вальтера злым взглядом. М Ограбить, отобрать, взять силой, ты хотел сказать? Армейские пайки, довольствие гвардии, вакцины, антибиотики и новейшие антиваки. Ты думаешь, я не понимаю, откуда это? ты и тебе подобные вырезали патрули гвардии, списывая это на разбойников. А могли и вырезать разбойников, списв на гвардию. Ты вор, мародер и убийца. И предатель, м Грейс сплюнула под ноги. Вальтер коротко размахнулся и ударил женщину кулаком в лицо. Грейс осела на землю, зажав руками разбитый нос.
— Я всего лишь хотел прокормить свою семью. Не всегда ту, где была ты, это правда, — Вальтер пожал плечами. — Но я спасал себя. Это естественное желание человека. Но если бы я был таким кошмарным человеком, то ты не звала бы меня в бреду, да? Он рассказывал мне, что тебе нужен только я. И просил забрать тебя, спрятать. Но зачем мне это? у меня другая жена, ребенок. Их нужно чем-то кормить. Нужно защищать. Нужно дать им будущее. А тот, кто может мне с этим помочь, это только Пастор. Теперь он — единственный распорядитель местных земель. У него сила, оружие, еда и люди. Он просит взамен сущую малость: верить в Бога. Какая разница, в какого? Какая разница, кому верить, Грейс? Если Пастор способен защитить моего сына и жену, я буду верить в него, в его Бога, в черта лысого.
— Он приходил к тебе? — часто хлюпая носом и сглатывая кровь пополам со слизью, ошарашено произнесла Грейс. — Агент. Он приходил к тебе. и просил. За меня. Ты ты сдал нас Пастору. Или все же гвардии? Кому ты меня продал, Вальтер?! — на последних словах Грейс вскинулась, рывком поднялась на ноги и бросилась на бывшего мужа с кулаками. Ей удалось отбить в сторону дуло винтовки, как учил ее Ортей. Поднырнуть под замах Вальтера, толкнуть его, выставив вперед и вверх плечо, а затемразвернуться и пнуть Вальтера под колено, перехватывая его оружие.
Грейс успела выстрелить всего три раза. Одна из пуль ранила Вальтера в ногу, вторая прошла по ребрам, но только разорвала одежду и оцарапала кожу. Третья ушла вверх, когда подручный Вальтера дернул Грейс и ловко ударил по винтовке, направив ствол в небо.
Ее довольно сильно избили. Так, что пришлось волочить до поселка. Вальтера тоже донесли, но по разговорам его подчиненных Грейс поняла, что они недовольны поведением их командира. Вальтер нарушил инструкцию, вступив в диалог с Грейс. И теперь они должны будут доложить Пастору о его провале.
Остальной день прошел в кратких моментах забытья. Пастор даже не стал лично встречаться с Грейс. Распорядился, чтобы ее скинули в яму к остальным, решив, что она не выберется оттуда. В низинке уже было по-весеннему тепло днем, и сваленные в кучу мертвые тела разлагались под лучами жесткого солнца. Утром следующего дня на голову Грейс потекли ручейки ядреной химии. Кто-то поливал тела в яме биологическим раствором, чтобы сократить время разложения и слегка уменьшить ядреную вонь падали, ползущую по округе после полудня. Ночью было еще морозно, и легкий ледок, сковавший края ямы, давал надежду на то, что Грейс переживет ночь, когда снижение температуры немного пригасят удушливый запах гнили вокруг. Грейс ошиблась. Процессы разложения вызвали повышение температуры тела, и снежинки таяли, падая на тела, не остужая их и не позволяя стать достаточно твердыми, чтобы можно было опереться на останки, вылезая из ямы.
А утром были насекомые. И черви. И жуткие создания, мутировавшие в этой местности, приобретая новую форму существования. Крылатые, стрекочущие, ползающие и щелкающие жвалами, они заставили Грейс впасть в состояние аффекта. Она не помнила, как выбралась из ямы. Как нашла дом Вальтера. Как застала его за станком в новой мастерской. Как ударила по затылку и отыскала револьвер Ортея. Она стояла над Вальтером в одном маскировочном костюме, сбросив всю одежду и оставив ее в яме. Выстрел, грохнувший среди тишины мастерской, оглушил Грейс. Она безвольно опустила руку с рвеоьвером, поплелась к дому и остановилась. Память вычеркнула момент смерти Вальтера. Смогла она убить его или нет? Грейс тупо посмотрела на зажатый в ладони рвеольвер. Ствол еще был горячим. Грейс посмотрела на крыльцо дома, представила спящих внутри жену и ребенка Вальтера. И пошла прочь.она пошла обратно. Туда, где раньше был ее дом.