Приехал из Москвы.
Столица порадовала толкучкой после книжной выставки на ВДНХ, дождиком и солнцем, теплом души и прохладой природы, кошкостями, фильмами и людьми.
За неделю я умудрился почти потерять свою любовь, помириться, побыть с любимой женщиной в тепле и неге нашего собственного мирка на двоих, и многодумать.
И знаете, что?
Я понял, что надо давать людям совершать их собственные ошибки. И мне - в том числе. Нам.
Я хочу сам. Попытаться построить отношения, семью, жизнь, наломать дров, зажарить на них шашлык, написать книги, нарисовать картины, вырезать из камня и печатать на 3д-принтере... Сам.
Без советов. Без подсказок, которые я не просил, и без капания на мозги "все у тебя не как у людей", "ты должен делать так-то и так-то", "тебе нужна красивая, умная, богатая и молчаливая жена"... У меня уже есть женщина, которую я люблю. Я. Люблю. И есть формат отношений, который устраивает нас. Мы можем пойти и расписаться хоть завтра, в общем-то. И это ничего не изменит.


Да, эти брызги яда не относятся к здесь присутствующим. Просто наболело.

@темы: всякоразно, Волосы дыб(р)ом

---

02.09.2015 в 07:00

Пишет  Веселый робот:

Кризис-шмизис
Вот все говорят: «Кризис! Кризис!» Послушаешь новости: «Кризис!» Глянешь френдленту: «Кризис!» Почитаешь мнения экономистов: «Кризис!» А выходишь на улицу... Я видел в своей жизни несколько кризисов. Это точно не он.

Кризис – это когда, например, все таксисты срочно перенастраивают свои автомобили с бензина на газ. По крайней мере, так было в 1998 году. Кризис – это когда в целях экономии люди начинают мыть свои машины сами, при помощи ведра и тряпки. Кризис – это когда, пере

...читать дальше (еще 5429 символов) >>

обувая резину, мы собственными руками снимаем и надеваем колеса. Но даже это еще не кризис.

Настоящий кризис – это когда зимнюю резину люди вообще не покупают, ездят зимой на летней.

Кризис – это вот что такое. Это когда на трассе Шахты – Ростов-на-Дону проститутки друг у друга на головах сидят. И не от стремления к легкой и красивой жизни, а потому что детей кормить нечем.

Кризис – это когда их отцы, мужья и братья на той же трассе занимаются грабежом и вымогательством. И таких трасс в стране – каждая вторая.

Еще настоящий кризис – это когда люди вспоминают, что земля умеет делать еду. У вас есть дача? Вы давно выращивали на ней что-нибудь, кроме цветочков и всяких овощных аксессуарчиков для текущего потребления? Может быть, вы в этом году схватились за лопаты, засадили весь свой участок картошкой, чтобы потом есть ее всю зиму?

А как делать консервы, вы еще не забыли? Огурцы-помидоры закатывать, грибы солить, варенье варить? А сушить сухари из хлеба, который съесть не успели? Не пробовали? Почему? На дворе ведь кризис! В начале девяностых мы именно так и делали.

Дни рождения по ресторанам в те времена даже новые русские не очень-то отмечали. Теперь же, в суровые годы неслыханных экономических потрясений, пригласить друзей за простой домашний стол на юбилей или, не дай бог, свадьбу – страшный позор.

А недавно я зарулил к командирам ближайшей охраняемой автостоянки. Вдруг, думаю, там место освободилось. Кризис же! Надо мной посмеялись: да, лист ожидания стал немного короче, но мест как не было, так и нет.

И когда это мы успели стать такими нежными? Ведь еще совсем недавно хвастались своей кошачьей живучестью. Как быстро мы обросли большими и маленькими слабостями, безобидными зависимостями, расточительными привычками. Сегодня даже «глупые американцы» дадут нам фору в выносливости и аскетизме.

Когда я в очередной раз слышу «кризис!», мне хочется создать машину времени. Я бы с удовольствием отправил человека, который произносит это слово всуе, в те еще совсем недавние времена, когда родственники, даже имея отдельные квартиры, съезжались жить вместе – потому что вести одно семейное хозяйство экономичней, чем несколько. Пусть он вспомнит, как носки штопают, затяжки на колготках лаком для ногтей замазывают, а новую одежду на спицах вяжут.

Пусть он поймет, что кризис – это когда даже преподаватели в университет на общественном транспорте ездят, не говоря уже о студентах. Когда бумагу в офисах используют с двух сторон, когда в метро не пройти, потому что у входа огромные толпы людей, продающих что попало. Когда ты приходишь в больницу, а тебе там дают список лекарств – покупай на свои все вплоть до йода и бинтов. Да еще не забудь отблагодарить врача, медсестру и санитара, потому что им зарплату шесть месяцев задерживают.

Нет, я, конечно, немного разбираюсь в экономике и понимаю, что падение ВВП на 4,5 процента – это серьезно. Рост потребительских цен на 15,3 процента – это совсем нехорошо. Сокращение прямых иностранных инвестиций на 70 процентов – очень тревожный знак. Снижение цен на нефть, девальвация рубля, санкционная война – радоваться тут абсолютно нечему. Мой собственный семейный бюджет за последние пару лет значительно похудел. И на языке экономики все это, конечно, называется кризис. Но называть это кризисом на языке межличностного общения – значит гневить Бога.

На языке межличностного общения это так – некоторые обстоятельства. Гораздо менее важные в жизни любого нормального человека, чем, например, развод, запой, депрессия или хронический псориаз.

Предвижу комментарии: «Автор – пижон! У него жемчуг мелкий, а у нас щи жидкие. Ему на рестораны не хватает, а у нас тут сельские школы закрывают, больницы сокращают, электрички отменяют».

Да, сельские школы и больницы идут под нож. Только экономический кризис тут ни при чем. Оптимизация социальной инфраструктуры и выгонка людей из сельской местности началась в середине нулевых – в самые что ни на есть тучные времена. Это, конечно, тоже кризис. Только не в экономике, а в головах.

Сокращают пригородные электрички? Да, сокращают. Вот только почему-то все девяностые напролет их не трогали. Никакой экономический кризис не мешал электричкам ходить в два–три раза чаще, чем сегодня. Значит, опять же не в экономике дело, а в приоритетах, которые как-то не так сложились с тех пор в некоторых сильно умных черепных коробках.

Жизнь на селе голодная? В угаре политической борьбы еще не то померещится. Я недавно общался на эту тему с одним таксистом-шабашником из депрессивной Костромской области, провел с ним несколько полноценных рабочих дней. Каждый третий вызов – просьба привезти продуктов из магазина, до которого пешком 500 метров. Каждый второй вызов – добраться на такси до райцентра, куда можно и на автобусе доехать, но в лом. Это что – голодная жизнь? Не смешите меня.

Из огромного списка серьезных проблем, которые потенциально грозят лично мне и моей семье, кризиса экономического я боюсь меньше всего. Гораздо меньше, чем кризиса среднего возраста, серьезных проблем со здоровьем, потери близких людей, несчастного случая, огрубления души и других вещей, о которых не пишут в новостях.

В новостях вообще пишут преимущественно о том, что к реальной жизни не имеет ровным счетом никакого отношения.

Что там у нас за окном? Переменная облачность, ветер северо-западный, временами дожди. И больше нет ничего. Все остальные новости находятся в нас.

@темы: с3,14зжено

---

Сижу и перебираю воспоминания.
Скажу сразу: я много в чем был не прав. И слишком полагался на тонкие материи, надеялся, что сложится само, решится как-то потом, разрулится самостоятельно. А потом, перевалив через рубеж, когда начал делать хоть что-то, понял — все это надо было делать раньше. Полгода назад, год назад, месяц-полтора назад.
Тогда это было своевременно.
Сейчас — бесполезно.

Даже гребаный принцип «сказал — сделай» нужен был, начиная с января.
А мечты… Не помню, кто сказал, что искусство мечтать и искусство жить пересекаются не во всех точках, но он прав. Когда мечты и надежды выходят на передний план, но не воплощаются в реальность — это ведет в полную и беспросветную жопу.

Беспокоит другое. Существует больше чем одна правда, и более того — у каждого она своя. Когда они соосны и синхронизированы — все хорошо, легко и красиво. Стоит отклониться от общей оси, и система идет в разнос. Это логично как в механике, так и во всем остальном.
Сейчас рассинхронизация, пожалуй, достигла максимума.

Я вспоминаю, как и что было. Как писались книги. Как было интересно создавать мир, когда герои приходили в сны, помогали писать главы, подсказывали ходы и способы выражения мыслей. Как ярко горело пламя.
И как я ленился, откладывал на потом, и писал откровенную хрень, которую сейчас даже перечитывать не хочется. И приходилось моему соавтору переделывать, переписывать и перекраивать эти писульки. Сейчас я знаю, как это отвратительно действует на вдохновение и настроение.

Я вспоминаю бесконечные разговоры за гранью полуночи, когда игра сливалась с реальностью, а герои и их судьбы оживали в речах. Если бы я не путал свою жизнь и их… М-да.

А еще я вспоминаю неуверенность и стремление сесть двумя жопами на один стул. Или одной жопой — на два, смотря по ситуации. Это до сих пор осталось, и иногда вылезает, серьезно портя настроение и не только.

Куда делось все это? Общение, интересность, огонь, яркость, желание и тяга?

@темы: мышли, Волосы дыб(р)ом

---

Падение по наклонной?

30.08.2015 в 00:00

Пишет  Веселый робот:

Предъявите Вашу ссылку!
Так получилось, что у меня активное резюме на одном именитом ресурсе. Висит и висит. Работой я не очень доволен, но не в активном поиске. С разной периодичностью мне звонят разные люди и предлагают пообщаться. Но сегодняшний разговор меня просто поверг сперва в шок, а потом в дикий смех.

Начну по порядку: Сижу на работе, никого не трогаю. Начинает звонить мой мобильник. На машинальное "Ало" я слышу тираду примерно следующего содержания: "Ало это Мария из рекрутинго

...читать дальше (еще 1312 символов) >>

вой компании РогаИКопыта я хочу вам предложить работу в компании Творожок на должности айтисупермена вам удобно?". Договорились пообщаться через 5 минут, дабы я спустился на улицу и мог спокойно и вдумчиво пообщаться.

Через некоторое время (минут 10) опять звонок. В ходе которого мне рассказывает вышеупомянутая тараторка-Мария все прелести данной вакансии. Разговариваем о компании, обо мне. Короче ничего интересного и нового. Дело доходит до назначения первой встречи (хотя я не понимаю зачем она вообще нужна с манагерами этой рекрутинговой компанией). И состаится такой диалог:
- Я сейчас направлю Вам письмо с контактной информацией, а Вы взамен пришлите ссылку на Вашу страничку вконтакте или фейсбуке

- Хорошо. Только у меня нет странички ни во вконтакте, ни во фейсбуке.
- Хммм. Ну тогда на одноклассники.
- Мария, у меня нет страничек в соцсетях. Я могу прислать Вам номер аськи или данные скайпа
- %Юзернейм%, вы обязаны предоставить эти данные
- Мария, но меня действительно нет в соц.сетях.
- Ясно. Ну компании Творожок такие шутники будут не интересны
короткие гудки

Я правда думал, что это только в анекдотах или у Гугла может быть, но уж никак не в реальной жизни. Надо было скинуть ссылку на профиль пикабу наверное )) Скоро будут спрашивать страничку вместо паспорта ))

@темы: с3,14зжено, позитифф

---

Диего Алонсо

Он очнулся в узком темном пространстве, сыром и холодном. Вокруг был камень, и ему захотелось выбраться на поверхность и глотнуть воздуха, но человек усмирил начинающийся приступ клаустрофобии, и постарался расслабиться.
«Да, вокруг темно. Прохладно. Воды нет, но воздух очень влажный, и тело переохладилось. Кстати, а что у меня с телом?» — подумал он, и открыл глаза. Темень была не такой уж полной, из дальнего от него угла небольшой пещеры падал слабый отсвет, красноватый, как большинство закатов здесь. Он вздохнул, и медленно, осторожно проверяя каждую мышцу, принял сидячее положение. — «Вроде ОК».
Пришлось ждать, пока голова перестанет кружиться, и думать о том, как же хочется курить. Почему-то после таких пробуждений первые мысли были именно о табаке. Он вспоминал не имя, не время и не место, а вкус хорошего крепкого табака, набитого в вересковую трубку, ароматного, вкусного… «Какое скотство, — улыбнулся мужчина потрескавшимися губами. — Нормального табака я не видел уже до хрена времени, а то, что курят здесь, употреблять можно только окончательно решив покончить с собой. Быстро и неаккуратно».
Он обхватил голову руками, и сосредоточился. Дезориентация проходила, и в сознание выплывали картины и образы, имена, названия мест и даты. Поездка на раздолбанном трейлере, обшитом бронелистами и украшенном черепами мутировавших хищников, полет первого за почти век дирижабля на паровом ходу, расстрел жителей оазиса Сухой Ветер, среди которых был и он… Пустошь, продуваемая радиоактивными северными ветрами. Остатки некогда могущественной цивилизации — люди, поселки, крепости. Исковерканная земля, искаженная память и туманное будущее — так бы описал нынешнее положение вещей Диего Алонсо. Странный Диего.
Впервые он получил эту кличку еще в начале Большой Зимы, которая наступила после взрывов ядерных бомб и ракет. Север был выжжен начисто, и обширные пространства превратившегося в стекло камня и песка светились ядовито-зеленым по ночам. На Юге можно было выжить, несмотря на обширные пустыни и пустоши. Или благодаря им, это уж как посмотреть.
Он с трудом помнил те времена — слишком много крови, слишком мало доброты. Стремление выжить любой ценой быстро содрало лоск цивилизации со всех уцелевших, и люди стали просто людьми. Со всеми достоинствами и недостатками. Отдать последнюю пайку воды товарищу в пустыне, и пройти мимо чужака, который загибается под забором, накормить соседских ребятишек в неурожай, и пристрелить случайного путника, чтобы обобрать труп — это нормально. Диего даже придумал обозначение для этого — «необходимая доброта». Ну, и рациональное использование ресурсов.
Тогда каждый был сам за себя, вспоминал он, вытаскивая холодные месяцы Зимы из кладовой памяти. Тело дрожало от холода, содрогалось от укусов снежной крупы в лицо, но разум снова и снова оказывался сильнее. Словно нашкодившего щенка, он тыкал сам себя в тот период, переживая все злоключения обычного гражданина обычной великой страны, которая внезапно перестала существовать в облаках атомных взрывов. Диего почти выжил.
Почти — потому что в конце концов, когда пришла первая весна после трех лет снегов и морозов, особенно жестоких в предгорьях и прериях, он решил, что жизнь налаживается. И стал собирать осколки. Воссоздавать былое величие и строить государство из тех группок людей и не совсем людей, которых встречал по пути. Что ему всегда удавалось, так это убеждать и вести вперед… Харизма. Необходимое качество для политика, но очень вредное для обыкновенного человека. Оно слишком часто приводит к отравлению свинцом или проникновению в тело острых предметов, несовместимое с жизнью. «Наверное, это от того, что кроме таланта вести за собой, и заставлять слушать, понимать и делать, нужно еще кое-что. Например, четкое понимание цели, пути к ней, и средств, которые потребуются. И жесткость. Последнее потом пришло. С опытом.
Смерть вообще отрезвляет. Помогает осознать, где ты был прав, где ошибался, и насколько тебе, в общем-то, похрен на тех, кто остался топтать землю и дымить в небо. Обычному хомо это осознание, правда, как ручка для задницы. Если ты умер — то ты умер. Финита, бля, комедия.
Диего убили в лесу. Предгорья тогда цвели, и небольшой лес зеленел так маняще, что он поддался соблазну, и отправился на прогулку. Переговоры с главарями ближайших поселков, переживших зиму, в очередной раз зашли в тупик, а идея восстановления прежнего общества — обхаяна и высмеяна, и он понял, что нуждается в отдыхе. Хотя бы день побыть среди живой природы, деревьев, послушать пение редких пока птиц, вернувшихся с дальнего Юга.
И разработать новую идеологию. Понятно же, что люди, попробовавшие вкус власти, просто так с ней не расстанутся. «Как тигры-людоеды, — вспомнил он прочитанную когда-то книгу, — которые переходят на человечину полностью, отвергая прежние предпочтения». И, хотя тигров в окрестностях не наблюдалось, их с успехом заменили двуногие хищники.
Его подстерегли те же «главные люди» безымянных поселков со своей обтрепанной гвардией. И одной одинокой могилой в лесу стало больше.
Впрочем, Диего сомневался, что его похоронили — скорее, бросили на съедение койотам или собакам. Но сам момент гибели благополучно потерялся в памяти, а то, что случилось с телом, его волновало мало. Зато он вспомнил, как ему было хреново возвращаться в первый раз.
Тогда это был мальчик лет двенадцати, сломавший ногу при падении с холма, и замерзший бы в крутом овраге. Собственно, и замерзший. Сознание Алонсо очутилось в теле, которое только что испустило дух. Он подхватил мальчика, как подхватывают упавшую со стола хрупкую вещь, и через мгновение уже смотрел на мир чужими глазами.
На самом деле ничего такого он не помнил, но придумал сам себе сказку, которая понемногу становилась реальной.
Диего не был в прошлой жизни верным католиком, оставив богу — богово, но историю про Каина-Агасфера не забыл. И тогда много думал об этом проклятии. Бессмертие. Дурное бессмертие души.
Потом было много переходов — Алонсо не жалел ни тел, ни времени, одержимый возрождением цивилизации. И всякий раз, придя в себя, мучился от невозможности покурить нормальную сигарету и прекратить эту безумную чехарду.
«Если не могу сделать так, чтобы вернулся прежний мир, стоит создать новый, — подумал он, выбираясь из пещерки в склоне горы. Закатный свет, ярко-красный, как стоп-сигналы канувшего в прошлое «Лексуса», плеснул ему в лицо, заставив зажмуриться. — Только это работа не для одного человека, и не на одно десятилетие. Придется потрудиться…»
Алонсо не знал, сколько раз еще ему придется возродиться, и закончится ли это вообще-когда-нибудь. Но что-то в глубине разума, там, где плещется тьма и водятся чудовища, подсказывало ему, что времени — достаточно. И с исполнением отведенной ему роли обстоятельства могут поменяться.

@темы: проза, мое

---

Посмеяться немного)

Renar Fox: Почему эволюция не защитила такой ценный орган бронёй с шипами? По части естественного отбора предпочтительнее потерять руку, чем яички, но при этом всём они совсем никак не защищены. Глупая эволюция.
zloradskij: эволюция дала нам не только руки, но и (иногда) мозги. если уж тебе так нужны для чувства безопасности шипы между ног, то эволюция в принципе не возражает, если ты на своё усмотрение привяжешь к мошонке ёжика.

Международный аэропорт. Стою в очереди на регистрацию, народа- тьма. Передо мной стоит огромный негр, очень татуированый, на голове хитрое переплетение косичек, обвешан какими-то тряпочными сумками. Насвистывает что-то тихо. Я, с интересом разглядываю его, но ощущение преследует... Необъяснимое. Прислушиваюсь, а он песенку чебурашки свистит. Откуда? Как? А что вы знаете, про когнитивный диссонанс?

Пришел спам на почту "Хотите быстро нарубить бабок без вложений?". Все бы ничего, вот только фамилия отправителя Раскольников как-то заставила задуматься.

Уровень секретности информации: "А вы не спрашивали!"

Филологи утверждают:
Между пословицей "Глаза боятся, а руки делают" и подростковыми страшилками о том, что от мастурбации можно ослепнуть, определенно есть связь.

- мам, я карму сломал...
- марш в комнату и подумай над своим перерождением!

©bash.im

@темы: bash.org.ru, позитифф

---

Нет, в самом деле, как воспринимать эти три текста?
Первый — да, сублимации там прилично. И не могло быть по-другому, напряжение последней недели долго вызревало, чтобы слиться. Текст получился терапевтическим по сути. Прочих достоинств не имеет.
Второй… Ну, это уже не сублимация. Запись сна — много бреда, нереальность, сказочность повествования. Примерно посередине между первым и третьим по соплизму. Называется «захотелось написать». Как захотелось, так и написалось. Хрен с ним.
Третий текст писался, потому что «сова, глобус, чпок». По духу — другое. Сильнее. С завязками сюжета и местами для нанизывания нитей. Да, интриги я пишу хреново, но здесь можно вывернуть все наизнанку.

Так что итогом будет вывод. Из трех текстов относительно пригоден только один, последний. Остальное можно распечатать и использовать по назначению, как недавно на баше предлагали – матричным принтером на рулоне туалетной бумаги. А что, сплошное удовольствие пополам с экономией)
А теперь — эмоциональное. Понравилось писать именно последний текст. Повеяло первой «Астартой», и было очень ярко.

Неделю отпуска я взял, чтобы прочистить мозги. За это время я прошел разные состояния, от «отходняка» до подъема души. Сейчас стабилизировался на уровне напора и движения вперде. Можно было, конечно, расслабить булки, и отлежать бока. Не писать, только читать и смотреть.
Но это даже не скучно. Это неразумная трата времени. Когда все вокруг потребляют — это не может закончиться хорошо. Если не лопнешь сам — забрызгают другие. Не надо только потреблять. Не надо столько потреблять. Пора вспомнить, что делиться — это хорошо, а уж производить (не говно!) — приятно. Про пользу я молчу.
Как проходит вечер среднестатистического человека? Вообще, по-разному. Семья, дети, гости, прогулки, просмотр кино, чтение книжек, глажка кошек, готовка еды, поедание еды, уборка и стирка, компутерные игры… Да хоть те же собаки, которых надо выгулять. Вроде бы все правильно и красиво, но… Время утекает. Польза вроде есть, но какая-то стрёмная — все для себя онли, ну, или для ближних своих. Удовольствие есть, но оно обыденное. Развитие… Теоретически оно идет, прокачка скилла чтения, игры на компе или просмотра телевизора тоже происходит. И мысли даже выдаются на-гора. Типа, хомо же. Сапиенс. Человек разумный. С понтом.
Вот этими понтами мы и цепляемся за окружающую реальность, не такую гладенькую, как хотелось.
И забыли уже, что жизнь — это, сцуко, борьба. Непрекращающаяся. Если она закончилась — то ты помер. Если не телесно, то духовно. Или не помер, это все-таки процесс яркий, а просто начал разлагаться. А вот это уже песец…

Мне лично не хватало процесса принятия решений и ответа за них. Когда мозги работают не на переработку информации и приведение ее в какой-то вид, а совершается выбор, который тянет за собой последствия. И никто, кроме тебя, их не может и не должен расхлебывать. Принимать, решать, вытирать сопли самому себе, обсираться и обтекать, или побеждать и достигать — это только самостоятельно. Без ансамбля. Редко когда можно попросить помощь друга, если сам явно не справишься, но и только.

@темы: мое, Волосы дыб(р)ом

---

За эту неделю я понял, как сильно скучаю по одной умной и красивой девушке, которая сейчас воспитывает малолетнюю кошку и отдыхает.
Завтра уже пятница, и до сентября остаются считанные дни, и это прекрасно.
Чем скорее закончится этот странный август - тем лучше.

А так - каждый день я думаю о том, что, может, общение и надоедает, но без него тоже никак нельзя. Нельзя забуриться в норку, торча оттуда хвостом, и не отсвечивать. Хотя бы потому, что снаружи, блин, интереснее и ярче. Даже если и ветер в харю.

Знаю, мои рассуждения выглядят иногда своеобразно, может - незрело и несвоевременно. Но черт возьми, ценнее понимание. Личное. Выстраданное. Даже если оно скучное, и все окружающие давным-давно это все прошли, пережили и так далее. Что сделать, если человек - тормоз?) Да использовать его в качестве прокладки между колесом и осью)

@темы: мышли

---

Выпад. Еще выпад. Ногу не тяни.
Посмотри на себя со стороны. Слева. Слабое место. Нужно подтянуть.
Выпад. Блок. Удар снизу. Встроенный нож.
Слабо. Сильнее на подъеме. Глубже дыхание, ровнее движение.
Удар, удар, шаг, поворот. Удар. Пауза. Блок, блок.
Сбиваешься. Повторить еще трижды…

— Мистер Эванс, вас срочно вызывает сенатор! — секретарь с умильным выражением на лице подала коммуникатор в стальном корпусе вышедшему из блок-душа шефу. Тот, благостно отфыркиваясь, кивнул, включая громкую связь, и продолжил вытирать волосы мягким полотенцем. После тренировки и настоящего водяного душа настроение умудрялось подниматься настолько сильно, что, казалось, он может в одиночку полюбить весь мир. Ну, или прекрасную его половину.
«Для того, чтобы такие эмоциональные взлеты не приводили к финансовым и репутационным падениям, Господь Вседержитель и создал таких людей, как сенаторы и политики… — Том ткнул в сенсор мокрым пальцем. Техника протестующе пискнула, но послушно вывела изображение абонента в широкоугольном режиме. — Они умудряются стягивать с тебя настроение, как платье с проститутки. Одним движением. И хорошо, если бретельки не порвутся».
— Эванс, ты сукин сын! — обрюзгшее лицо сенатора округа Джеймстон не помещалось в апертуру передатчика, и сейчас на Тома гневно уставился левый глаз, обрамленный жирными складками и украшенный сверху кустиками седой брови. Насколько Эванс помнил, сенатор Бронстон уже третий раз ложился на операцию по замене бионического импланта, но через полгода все начиналось сначала — кто-нибудь соверщенно случайно допускал оплошность, и техника выходила из строя. Колючка дерева-путешественника, оса-колесо, пробравшаяся сквозь тройной кордон безопасности и силовое поле, иголка из старинного микроарбалета, вделанного в изящное кольцо. В последнем случае сенатор подставился сам — не стоило нажимать своими пальцами на всякие выступы в антикварном изделии возрастом в несколько веков…— Ты опять за свое! Куда ни плюнь, всюду ты!
— Не понимаю, чем вызвано ваше негодование, Луис, — Том приятно улыбнулся в тусклый зрачок голокамеры, и еще раз прошелся полотенцем по непослушным волосам. Они уже высохли, но этот жест показывал легкое пренебрежение собеседником. Впрочем, этот толстошкурый боров замечал намеки только тогда, когда они стучались ему в крышку черепа, не раньше. — Мы же договаривались о кампании по вашей дискредитации перед следующими выборами. Звездный Сенат любит, когда вокруг кандидатов начинает твориться, цитирую, «черт знает что, словно говно в климат-генераторе». Узнаете слова?
— Да, дьявол тебя забодай, узнаю. — Бронстон сбавил обороты, и отодвинулся от камеры. Эту фразу он произнес пять лет назад, когда переизбирался на седьмой срок, и победил со значительным отрывом. Тогда место Эванса занимал какой-то умник из университета, но методика контролируемого хаоса безразлична, в общем-то, к уровню образования консультанта. Если есть мозг — будет и успех. — Но ты и твоя команда переходите все и всякие границы, уроды обсосанные. Дела моей внучки вас не касаются, Эванс. Тебя, твоих обормотов с камерами, и уж тем более, твоего грязного хера. Который я тебе с удовольствием отрежу, чтобы прислать на Рождество.
Эванс выслушал эту тираду с выражением легкой скуки на лице, и, хмыкнув, наклонился к камере сам. Пристально смотря на красную точку фокуса, он произнес максимально вежливо, но с большой долей тщательно спрятанной угрозы:
— Луис, хочу вам напомнить, что далеко не все факты достаются избирателям. И уж тем более, далеко не все факты вообще достаются кому-либо. Представьте, что о ваших невинных увлечениях узнают не только жители округа, но и, скажем, сотрудники СГБ. Не обо всех, спаси вас бог. Достаточно двух-трех фотографий, и следующий сенатор с радостью будет клеймить вас, как ксенофила-извращенца или предателя человечества — на выбор. В качестве приправы можете использовать легкие наркотики и малолетних андроидов, это пикантно.
Том прекрасно знал всех своих клиентов, и сенатор повел себя точно так, как Эванс и рассчитывал. Старик сдулся, и посинел — кардиоимплант дал сбой. В принципе, если назвать увлечения Бронстона их настоящими именами, можно было устроить ему самый настоящий микроинфаркт, но это было слишком. Слишком неаккуратно.
— Вы — настоящая подлая скотина, Эванс, — с уважением прохрипел сенатор, медленно приходя в себя. — С вами невозможно иметь дело…
— Именно потому со мной и стоит иметь дело, Луис, — Эванс холодно, одними губами, улыбнулся. — Только, как вы выразились, скотина может плавать в этом… удобрении, и не тонуть. А главное — не только не тонуть, но и не тянуть за собой на дно тех, кто этой скотине доверился.
Бронстон отключился.
Эванс выбросил полотенце в утилизатор, выключил коммуникатор, и подошел к панорамному окну. Бронированное стекло искажало перспективу, и город казался странно сжатым, здания едва заметно изгибались, словно построенные не людьми и не для людей. «Так всегда, — подумал он, — максимальная защищенность искажает мир вокруг. А максимальная открытость его меняет. Если это стекло может выдержать залп из реактивной пушки, нужно ли проделывать в нем дыру,

@темы: проза

---

ОХренеть и не встать.

26.08.2015 в 21:06

Пишет  Sindani:

27.08.2015 в 00:10

Пишет  N.K.V.D.:

И на том свете нет ему покоя, сердешному...

взято у  ~Disharmony~

Дизайнер Марк Стуркенбум создал специальный вибратор для очень любящих безутешных вдов

Голландский дизайнер Марк Стуркенбум (Mark Sturkenboom) представил свое изобретение «Коробка памяти» или «21 грамм» на миланской выставке дизайна. Данная шкатулка разработана для безутешных вдов, которые оплакивают своего умершего мужа. Главным атрибутом шкатулки является вибратор, в золотой капсуле которого храниться… прах умершего.

Кроме того шкатулка также включает в себя флакончик с парфюмом любимого человека, выдвижной ящик для носового платка, место для хранения обручального кольца и динамик с усилителем, к которому можно подключить мобильное устройство для прослушивания любимой музыки. Шкатулка запирается на ключ, выполненный в форме стильного кулона. В вибратор помещается ровно 21 грамм праха, именно столько, по расчетам ученых, весит душа человека.

Сам изобретатель прокомментировал свое изобретение так: «После ухода близкого, один из аспектов горя – недостаток интимности с умершим человеком. Урна дает возможность сохранить 21 грамм праха умершего и символизирует бессмертную страсть».

@темы: с3,14зжено, всякоразно

---

Сказка про Меридиан

Я сижу и чего-то жду. На холодном камне жестковато. Но жестко сидеть – лучше, чем мягко стоять, правда? Кхе.
Да. Пустыня делится пополам полосой высохшей травы, шуршащей под порывами горячего ветра. И где-то на середине этой полосы стоит мой камень. В обе стороны, как не гляди, песок, дюны-барханы, выжженное добела небо, и солнце. Утром с одной стороны, вечером с другой. Вспышка слева, вспышка справа — день прошел, япона мама…
Тот, который Тот, сидевший тут до меня, говорит, что помнит, как вокруг шумели леса. Врет, наверное. Или путает с пирамидами, на которые и извели все насаждения. Уроды.
Так вот, когда здесь были деревья, а не скрюченные во все стороны уродцы, эта полоса так же делила местность на три части. Почему три? Да потому, что есть часть справа, есть часть слева, и есть злая трава, их разграничившая. Кажется, она была тут всегда.
И камень был.
Я сижу, и привычно обтекаю жаром. Снаружи плюс пятьдесят, камень морозит задницу, но в целом получается комфортные плюс двадцать пять, и жить можно. Меня давно мучает вопрос — как можно выжить в пустыне без еды и воды три года? Или тридцать три, неважно. Тот говорил, что он ждал меня три тысячелетия. Удод…
И дернул же меня черт наступить на узкую полоску непонятной растительности у края лагеря гонщиков на пустынных каяках. Поссать отошел, видите ли. Ну, а потом захотелось пройтись по мягкой траве, так необычно смотрящейся среди песка и камня. Потом — пробежаться. Когда солнце упало за горизонт, я все еще бежал, восхищаясь полной луной, повисшей над макушкой, и радостно завывал что-то наподобие «где тут у вас дорога, та, что из желтого кирпича?!»
Идиот.
На какое-то утро я подошел к белому искрящемуся камню размером с присевшего посрать слона. Сверху на меня смотрел морщинистый худой египтянин, смуглый до черноты, и с лицом, украшенным длинным горбатым носом, которому бы обзавидовались все армяне в мире. Никогда не видел такого радостного человека — как будто он давно потерял всякую надежду, и тут с небес свалился роскошный подарок. Чудо.
Чудо? В гробу я видел такое чудо, знаете ли. Нет, приятно, конечно, чувствовать себя хранителем мудрости веков, или крестоносцем в кольчуге и с бородой до пояса, оберегающим Грааль, или еще какие мощи святого Пистония. Только у всех этих героев есть сам грааль, или библиотека атлантов, или, на худой конец, золото Гитлера, закопанное в болотах Амазонии, над которым построен древний храм во имя бога Коцальпорватля. Что мы, как говорится, имеем? А белый камень, морозящий задницу и не дающий мне загнуться от голода, холода, жажды, жары и болезней. И все.
Тут даже живность не пробегает. Тот говорил ,что тушканчик — это уже как явление фараона к берегам Нила, пробежавший по делам варан — словно сама Изида спустилась с небес на лодке Ра, а птица… Птица, говорил он, заставляла его задуматься о смысле жизни с утроенной силой.
Старик верил, что у каждого «места силы», или как он называл эту пакость, «дыры между», есть свой хранитель. Он живет, занимается своими делами, а потом внезапно становится на кустик травы в пустыне — и поминай как звали. А как меня звали-то? Забыл. Н-да. Бессмертный склеротик с перспективой пронаблюдать какую-нибудь очаровательную ядерную войну Судного дня, закат человеческой расы, гибель Земли. И иные развлекательные шоу нашей повседневной телепрограммы «глубокая пустыня отжигает».
Интересно, а самолеты тут летают? Ведь может же случиться так, что какой-нибудь задрипанный самолетик сядет рядом с полосой травы, из него выйдет пилот, заскучает, и… И я пойду куда глаза глядят, а белый камень будет греть другая задница. Мне ведь многого не надо — только отпустите, дальше я сам. Вон, роман могу написать. «Роман с камнем». Или было уже?
Кто здесь?
***
Немолодой уже мужчина в кожаной летной куртке, распахнутой и рваной на груди, оперся на белый камень. Его изможденное лицо было обветрено и обожжено пустынным солнцем, но темные глаза смотрели цепко и внимательно, искрясь особенным светом. На плече висела небольшая круглая фляга, побулькивавшая при каждом шаге. В руках он сжимал потрепанную записную книжку.
— Я не помешаю? — поинтересовался он, переводя дух. — В этой пустыне все очень странно, как будто она не принадлежит миру. Или принадлежит, но не полностью.
Сидевший на камне обалдело кивнул, наблюдая за незнакомцем. Тот, нимало не смущаясь, присел на выступ камня, и расшнуровал высокие ботинки из рыжей кожи. Пошевелив пальцами ног, путешественник зажмурился от удовольствия.
— Вы не представляете, как приятно почувствовать освобождение от тяжелых пут после долгого перехода. — ОН запрокинул голову, и подставил лицо порыву ветра. Тот был горячим, как и всегда, но мужчина пригладил короткие волосы, словно их огладил свежий морской бриз. — И осознать, что даже пустыня имеет свои границы.
— Э-э-э… — только и смог выдавить хранитель камня. Мысли в голове исчезли, оставив пустоту, в которой гулко стучало что-то. Сердце. Да, точно, сердце. — Ну, не границы. Только полоску травы и камень…
— Точно. Меридиан. — Пилот сбросил куртку, и остался в белой холщовой рубашке, мятой и грязноватой. — Одна гадалка в Марселе лет так двадцать назад предсказала мне, что я найду свой Меридиан. И, вот он.
Хранитель задумался. «Действительно, тоненькая ниточка злой травы тянулась к северу и югу от него, напоминая географический меридиан, прочерченный не на глобусе, а на поверхности земли. То есть, песка. Летчик был прав. Но что он тут делает? Неужели…» — тут его сознание снова дало сбой, и он почувствовал себя не на своем месте.
— Вы побледнели… — заметил незнакомец. — Наверное, тяжело сидеть тут, и ничего не делать. Только наблюдать, как сменяют друг друга день и ночь, раз за разом, круг за кругом. И только иногда пробежит варан, или змея проползет, оставив на песке тонкие следы. Я бы сказал, что это прекрасно — столько времени для раздумий, разговоров, мыслей.
— Наверное, вы правы, — произнес хранитель, судорожно вспоминая бетонные многоэтажки, улицы, забитые машинами, толпы людей, стремящихся попасть на работу и штурмующих автобусы. Потом сглотнул, и тряхнул головой. — Нет, не может быть. Не бывает так.
— Почему же? — пилот улыбнулся. — Я здесь, и готов занять ваше место. Если идти на север, то через пару дней будет море, и поселок рыбаков возле невысоких скал. У них там растут деревья — оливки, кипарисы, тополя… Очень красиво. Можно пожить там, а можно отправиться на шхуне по Средиземному морю. Война давно закончилась, и оно безопасно.
— Да. Война закончилась полвека назад, — хранитель медленно пошевелился, напрягая отвыкшие от движения мышцы. Боли не было, тело одеревенело, но все-таки двигалось. — Теперь там другие опасности.
— Видите. А мне просто надо подумать. На Меридиане делать это особенно приятно — здесь хорошее место для мыслей.
— Если иметь привычку думать — да. В противном случае…
Пилот протянул сползшему с камня молодому человеку в спортивном костюме свою флягу.
— Возьмите, месье. Вам пригодится. Еды у меня нет, как и оружия, но, если вы пойдете по этой траве, она подкрепит ваши силы. До побережья дойдете быстро…
— Спасибо, — бывший хранитель с трудом понимал, что происходит. В голове стоял туман, мысли путались, и мир вокруг словно колыхался от марева, которое бывает при очень сильной жаре. Но ветер, дувший в лицо, был прохладен и пах морем. — Скажите… Ваше лицо кажется мне знакомым…
— Меня зовут Антуан, — пилот устроился на камне поудобнее, поставив ботинки рядом с собой, и положил на колени записную книжку. — Что же до лиц — все люди одинаковые, если посмотреть, скажем, со стороны животного или обитателя другого мира. Может, потому и узнали?
Сменившийся кивнул, и вспомнил, как вел себя Тот. Старик радовался, как ребенок, и убежал по траве на юг, едва смог передвигаться… Но он лично не испытывал ни радости, ни грусти — только понимание предстоящей большой работы. Над собой в первую очередь.
— Молодой человек, прежде сем вы уйдете, я хочу дать вам совет. Один мой знакомый как-то сказал: «Есть такое твердое правило. Встал поутру, умылся, привел себя в порядок — и сразу же приведи в порядок свою планету». Так вот, сейчас ваша планета — это вы сами. Счастливого пути!
— Счастливых раздумий…
И он ушел на север, вдоль Меридиана, гадая, почему ему так знакомо лицо нового хранителя. И откуда взялась эта фраза про уборку планеты? Ему казалось: если он вспомнит книгу или фильм, где она звучала, то он вспомнит все.
Возможно, так оно и было. Кто знает?

@темы: творчество, проза, мое

---

Дог и Жук

Жук поменял позу. Теперь из широкого поддона-кресла свешивались нога и рука, расслабленно прищелкивавшая пальцами в такт медленнотекущему из динамиков регги.
— Ну и зачем тебе теперь этот напряг, мэн? — спросил он, прикуривая очередную сигарету. — Дело сделано, можно уходить… Не, тут прикольно, не спорю. Музыка, девочки, не испорченные цивилизацией, воздух, все дела. Но чего-то не хватает.
Дог, шелестевший страницами справочника, на минуту замер, с наслаждением представляя, как во-о-он тот внебрачный союз вазы и алтаря богини Муу-Муу с полки приземляется по баллистической траектории на крашеную голову напарника. Но вздохнул, и продолжил искать номер телефона. Таких раздолбаев берегла сама судьба, и оставаться в «кармане» из-за мимолетного желания напакостить ближнему было глупо. Как и застрять тут вдвоем.
Жук тихо зажужжал, оправдывая свою кличку — он не умел смеяться. В принципе не умел, а переучиваться было поздно. Ему все переживания Догги доставляли тщательно скрываемое удовольствие, а такие невинные вопросы выдавали на-гора много эмоций. Что еще прикажете делать в этом месте-времени? Развлечения — отсталые, хомо — тоже, и даже книги бумажные. Никакого драйва.

Пальцы прекратили двигаться, и резко сжались в кулак. Музыка замолчала. Из кресла донеслось:
— Дог, а пойдем сегодня в отрыв?
— Какой тебе еще отрыв после вчерашнего… — более взрослый Дог поморщился, вспоминая роскошный синяк, который сводил все утро. Но потом вспомнил о разнице между собой и Жуком, и понял, что не может отказать засранцу. Не потому, что он очень убедителен, или обаятелен — а просто не может. Потому что так надо. — Ну ок. Куда направимся?
Пока напарник, воодушевившись, просматривал мемо с записями самых удачных «мест», Дог вернулся к прерванному занятию. В этом заключалась его единственная цель и задача нынешнего путешествия — найти человека.
Среди миллионов людей, сконцентрированных на небольшой территории города, который когда-то и где-то мог показаться гигантским, или сущей деревней, он хотел найти одного. Точнее, одну. Несложно, да. Если все подключены к Сети, или записаны в базы СоцинТеха — проще палёной липы. Но тут даже паспорта были физические, а базы… Дог скорчил гримасу, которую подсмотрел у обезьянки в местном Зоо — вытянул губы трубочкой, надул щеки, и высунул язык. Раздавшийся звук не походил на громовой раскат, но очень хорошо описывал положение двух путешественников.
— А давай в «Колоски»! — выбрал Жук, и тихо зажужжал. Ему там нравилось. Заранее. Он уже любил неизвестный клуб на задворках города, погрузившись в насыщенную плотную атмосферу из смеси алкоголя, легких наркотиков, запахов десятков тел и толчков чужих эмоций. — Там будет угарно.
Дог закрыл справочник, и положил на пол. Время утекало. Покалывали татуированные на запястье часы, напоминая о начинающемся обратном отсчете, а он и на пятую часть не приблизился к своей цели. К своему стыду, он даже завидовал напарнику — тот нуждался всего лишь в эмоциях, ярких впечатлениях и переживаниях. Чужих. При полном отсутствии собственных…
— Хорошо. Где эти твои «Колоски» находятся?
— А, забей, я уже вызвал такси. Домчимся! — Жук кувыркнулся из кресла, ломаным движением расправляя похрустывавшее тело. Его не ломало вставать — впереди маячила большая жратва, и это было правильно. До ухода из «кармана» оставались считаные дни, и терять время на всякую ерунду он не собирался. — Одевайтесь, детки, в гхолу, петушок давно протух…
Дог вздохнул, и снова вернулся к расчетам траекторий полета предметов обстановки к макушке Жука. «Не корысти ради, но только для пользы дела для, — подумал он, подцепив со стула кожаный плащ и небольшую сумку с набором необходимого для выживания в ночном городе. — Но не получится. Жаль».

Ему очень не хотелось ехать в неизвестное никому злачное место, чтобы просидеть там за столиком с нетронутым бокалом пива, пока Жук наберет запас сил. Чтобы смотреть на бессмысленное прожигание времени местными, которые тратят молодость на нехитрые развлечения, потому что хитрые пока еще не придуманы. Чтобы размышлять, борясь с болезненным давлением на уши громыхающей музыки, где еще можно искать свою цель, о которой неизвестно ничего — кроме смазанной граммы, и записей в Сети. Чтобы…
Такси скрипнуло тормозами, остановившись у замызганного серого здания, из подвала которого доносились визги какого-то популярного музыкального течения, и небритый водитель, повернувшись в салон, с акцентом объявил:
— Пириэхалы. Тысяча. «Каласки», да?
— Да, да… — Дог сунул, не глядя, зеленоватую купюру в руку таксисту, и ткнул задремавшего Жука в бок. — Подъем, путешественник. Кушать подано.

Если притерпеться, то музыка не так давит на перепонки и мозг. Если выпить немного пива — на удивление хорошего, кстати — то напряжение, сдавившее разум, слегка отодвигается, и жизнь уже не кажется такой безнадежной. «Ты еще подними руку вверх, потом резко опусти, и скажи, мол, ну его на хрен, — схохмил он в безмолвном разговоре. — Или нажрись, наконец, и покажи им всем настоящий «догги стайл», когда вокруг все лежат, остальные визжат, а умные — бежат. Или бегут?»
Что ему все-таки известно, и удалось выяснить? Дог перетасовал в памяти факты. Первое упоминание Неизвестной относилось к началу двадцать первого века, и ей могло быть как двадцать, так и пятьдесят к тому времени. Сеть, поглотившая своих неразумных предшественников и все данные, накопленные ими, утверждала, что тексты, написанные от лица этого человека, встречались еще семь десятилетий, и потом периодически всплывали многопроцентные совпадения. А Неизвестная стала именем нарицательным для многих и многих.
Жрецы малых религий, создатели новых философий, ученые и социал-инженеры… Кому все они поклонялись и следовали? Что такого необычного в простых текстах, большая часть из которых относилась к обычным записям-ежедневкам? Почему именно они оказали такое влияние на его лично, Дога, будущее?
Он пытался найти ответ. По всему выходило, что на ее месте мог быть любой. Любой пользователь доисторической Сети, имевший привычку вести дневник и не стесняться высказывать свое мнение, выписывать рассуждения и мысли по поводу других людей, ситуаций и происшествий. Только вот почему-то именно слова этой женщины сместили что-то в окружающей вселенной, и мир немного поменялся. Совсем незаметно.
И стали возможны такие? как Дог, и такие, как Жук. Разумная Сеть. Путешествия. «Карманы».
На это потребовалось много времени, две войны, одна тяжелая катастрофа, и несколько эпидемий. Тексты Неизвестной продолжают появляться в Сети, но написаны не ее рукой. Мир удерживает себя сам, люди живут в своеи настоящем, даже не подозревая, что оно – всего лишь чье-то выдуманное будущее.
И, глядя на расцветающего Жука, скользящего меж дергающейся в танце разгоряченной молодежи, Дог внезапно понял, зачем он здесь. И почему не получится найти её.
Он пришел сюда, потому что может прекратить всё. Теоретически. Создав парадокс, изменить течение времени и причинно-следственные связи, как герой одного из старинных романов… «Ведь это же карман, не настоящее время. Здесь можно всё, и это ни на что не влияет. Так говорят путешественники, и не верить им резона нет», — думал Дог, ощущая давно забытые мурашки, ползущие по спине. Как всегда в острые моменты жизни, когда назревшие перемены вырывались наружу, с пониманием, словами, или делами.
Вспышки стробоскопов. Вскрики и вопли. Рев колонок. Тонкий звон брошенной на стойку монеты. Стук капель начавшегося ночного дождя по навесу над входом. Мелькающие в трубках осветительной фурнитуры остаточные вспышки разрядов. Фигуры людей, словно вырезанные из плотной темной бумаги.
Все слилось в единый комок, который сминался все сильнее под невидимой рукой волшебного великана, трескаясь и осыпаясь фальшивой позолотой ненастоящих переживаний… Жук решил оторваться на максимум, и, кажется, в итоге получится очень громко.
Вот и первый девичий визг, начинающийся почти неслышно, и достигающий ультразвука на пике выдоха.
«Началось», — вздохнул Дог, и подхватил недопитое пиво, сдвигаясь в угол между фальшивых колонн. — «Пятнадцать тиков, и нужно валить».
Он поискал взглядом Жука, стоявшего как можно ближе к центру танцпола, с бледным напряженным лицом, по которому от нечеловеческого напряжения катились капельки пота. Да, сегодня он как-то особенно плохо выглядит.
На противоположной стороне за столиком сидели две молодые девушки. Дог насторожился.. Одна из них, отодвинув стул, резко встала, взмахнув рукой, и что-то сказала своей спутнице, заканчивая спор. Та попыталась возразить, но ее уже никто не слушал — решительно раздвигая людей, первая девушка двинулась к выходу, на секунду развернувшись лицом к Догу.
Расплывчатая грамма, найденная в Сети, не могла быть достаточным основанием, но он сорвался, и начал пробиваться сквозь сбившуюся толпу вслед за Неизвестной. Перед ним мелькали искаженные лица, вспышки света, выхватывавшие из мешанины тел гримасы и позы, пока он не наткнулся на Жука. «Очень не вовремя», — успел подумать Дог, когда прикрытые глаза его напарника внезапно открылись. В них бурлила темнота, в которую провалился окружающий мир.

— Слышишь, мэн… — Жук цедил слова медленно. В них чувствовалась горечь и вина, что было очень на него непохоже. — Догги… Ну зачем ты вылез, мэн. Зачем?
Дог открыл глаза. Все верно. Потолок, покрытый потрескавшейся побелкой, знакомая паутина в углу, полумрак и неистребимый табачный дух в непроветриваемой комнате на пятом этаже старого дома, окнами во двор-колодец. Он дома. Они дома.
— Сколько… времени? — спросил он, и закашлялся. Похоже, Жучара выкурил все сигареты из запаса, что не добавило воздуху свежести и пригодности для дыхания.
— Утро, — Жук вернулся к обычному раздолбайскому тону, облегченно вздохнув. — Ты быстро очнулся, мэн. Попал под выброс, но держался на ногах, хоть и не соображал ни цента. Я уж думал, что ты таким и будешь… Всегда. А это скучно.
— Это точно… — Дог привстал на локтях, и прислушался к самому себе. — Как мы добрались домой?
Жук отвернулся.
— Быстро, мэн. Я взял машину.
— Но у тебя нет денег. Ты… — Дог замолчал, и встал с дивана. — Ты? О, фак…
Запястье чесалось сильнее обыкновенного. Тату покраснело, и набитые цифры сменялись быстрее, чем раньше. Срок приближался.
Жук приподнял голову, и уставился сквозь длинные спутанные волосы на него, покачиваясь в своём кресле.
— Я все испортил, Догги. Мне нужно было взять у тебя деньги, и доехать нормально. Но мне было так хорошо, что я забыл. И… они тут такие мягкие. Не сопротивляются. Легко брать, и ещё легче вкладывать…
Дог молчал. Он вспоминал девушек за столом, их лица, фигуры, движения. Та, что постарше, с открытым лицом и русыми волосами, двигалась, словно фехтовальщик на световых рапирах — выверено, четко, экономно. Ее подруга — как обычный человек с привычкой к малоподвижной работе. И это лицо… Грамма накладывалась идеально.

— Жук, не казнись. Ничего ты не испортил. Все равно я не мог с ней встретиться, — Дог нашарил пепельницу и зажигалку. — Это невозможно в этом кармане. Тут все иначе, чем у нас.
Его напарник пожал плечами.
— Да мне как-то пофиг, мэн. Но часики-то того. Ускорились. Сегодня уже уходим.
— Ничего, Жук. Это ничего, — Дог медлил с незажжённой сигаретой в руке. — Я успею. Кажется, я знаю, где искать.
— Не успеешь, — Жук ударил по креслу ладонью. — Никто не успевает… Раз за разом, снова, каждое путешествие. Вдоль их всех, и поперек! Никто никогда не успевал! Словно вселенная не хочет, чтобы вы встретились.

В другое время Дог бы заинтересовался словами напарника, но сейчас он просто не обратил на них особенно внимания, отложив в памяти. Разум анализировал схемы социальных потоков, движений масс, и транспортной обстановки, взятой из примитивной сети. Вырисовывались несколько точек, которые можно было проверить, и они располагались на одной линии. «Успею? Успею!» — подумал он.
— Жучара, сиди дома. Я скоро вернусь. Только сбегаю кое-куда, — Дог надел плащ, заляпанный грязью, и затянул фиксаторы обуви. — Я успею.
— Иди уже… — печально сказал Жук вслед щелкнувшим фиксаторам входной двери. — Успеет он. Эх… Как мне все надоело. Каждый говорит, что сможет. Но что-то пока никто не справился.

«А это значит, что все будет повторяться снова, пока один из Догги не встретится с Неизвестной. И тогда, может быть, моя работа закончится… Желательно, вместе с жизнью. Как же я устал» — думал Жук, упираясь затылком в подлокотник кресла, и покачивая ногой в тяжелом ботинке.
У него не было тату с часами, но до перехода оставалось три часа и семь минут ровно.
«Может, успеет?» — с надеждой подумал он, и прикрыл глаза.

@темы: проза

---

Чуть сбашенное

С Петровичем, конечно, не сравнится, но посмеяться можно)

Фотка.
На стене дома кто-то (то ли приколист, то ли "громатей") написал аэрозольным баллончиком:
"Открой свой скрытый потанцевал!"

#AA-286333
aaa: Ожегов настаивает, что нет слова Арбидол, есть слово Фуфломицин.
bbb: Фуфломицин никак не может быть синонимом Арбидола, т.к. по названию сразу ясно, что это антибиотик, продуцируемый лучистыми грибами, ждать от него противовирусной активности наивно. :о)

#AA-286321
Звонок в ТП:
Менеджер: «Что вы видите на экране?»
К.: «Эээээ, тут нэ парол рисует, тут мохнатый тощка рисует!»

#AA-286292
- Да я его с его мнением на одном месте вертел…
- Не слишком ли многих ты собираешься вертеть? Не устанешь?
- У меня там подшипник и смазан

#AA-286288
Вечером лежим с мужем на диване. Жарко. Очень жарко. Я вопросительно его глажу по бедру. А он, не открывая глаза, говорит: "Давай не сегодня". Я соболезнующим тоном спрашиваю: "На тебя тоже эта жара действует угнетающе?" А он, томно так: "Ну просто в такую жару я буду с тебя соскальзывать".

#AA-286286
Диалог с товарищем, который работает ветеринаром:
Highlander: Слушай, а что мешает тебе людей лечить?
Никитос: Образование и ненависть.

#AA-286277
x: Чак - это Чарльз. А Чарльз - это Шарль или Карл. А Карл - это Карлос. Чака Норриса на самом деле зовут Карл! Карл, Карл!!

#AA-286266
из обсуждения на одном из форумов об одежде для похода в театр
xxx: Чем платье с разрезом от лобка до ягодиц лучше в этом плане?
yyy: Хмм... чешу репу и не могу понять... от лобка до ягодиц... разрез...на платье... Блин, я запутался. Это как?
zzz: Через верх. В этом разрезе голова торчит.

#AA-286233
Обсуждения поломки бензонасоса:
X: гудит еще ДО зажигания. То есть только электрика включается и он начинает подсасывать стандартно. Раньше был звук "ссссссс", а теперь "ууууууууу"
Y: он пытается выговорить слово

#AA-286238
Обсуждение, кто как слышал песни в детстве:
ххх: Ну раз пошла такая пьянка, то у меня загадка всего детства была в "Увезу тебя я в тундру...":
- И от чая наворвёмся прямо в снежную зарю.
Молодому мозгу не давало покоя - это ж как надо чаем нахлестаться, чтобы аж наворваться в какую-то снежную срань

@темы: bash.org.ru, позитифф

---

Душа раскрывается. Словно цветок, равных которому нет.
И каждое дело – лепесток, окрашенный в собственный цвет.
Лазурный, как небо, красный, как мак, зеленый, словно трава —
Цвета сплетаются в новый знак, а жизнь вступает в права.

Ты смотришь на линии красочных слов, разгадывая узор,
Но жизнь наступает. Она права — с хрустом лязгнет затвор.
Три пули серебряным лягут значком на кирасирской груди,
Стрелок отвернется, бросив мельком: «Встань, отряхнись и иди».

Ты продолжаешь стремиться ввысь, к таинственным небесам,
Где птицы и ветер танцуют. Дивись, никто не может всё сам.
И ты, в чьей крови течет серебро древних странных идей,
Подай жизни руку. Станет легко гореть в каждый из дней.

@темы: стихи, мое

---

Замечаю, как сильно изменяет мозги езда на велосипеде, особенно в условиях отдельно взятого южного, сцуко, города.
За прошедшую неделю я близко познакомился и полюбил (полюбил бы несколько раз, совковой лопатой, с размаха): людей, паркующихся на своих тазиках перпендикулярно направлению движения, так что задница машины торчит на половину правой полосы. Девушек-блондинок, открывающих водительскую дверь с такой силой, что кажется, будто она улетит в ебеня. Джигитов на тонированных «еБентли», которым похрен не только на разметку, но и на все остальное (Кацман, пришли, пожалуйста, плазменных гранат, очень надо). Собачек, у которых открывается последовательно второе, третье и пятое дыхание, и им жутко хочется получить от меня знак признательности в форме ботинка, впечатавшегося в морду. Ну, и особенно радуют дикие, вай, маршруточники. Эти ездят так, словно у них не только тормоза отказали, но и рулевая колонка где-то похерилась)
В итоге, на дороге я появляюсь крайне редко, предпочитая безлюдные тротуары и улицы частного сектора. Там хоть ездунов нет…
Но это лирика — в Ростове три (три, Карл!) велосипедные дорожки – на Береговой (набережная, центр города), на Пушкинской (бульвар, центрее некуда) и в районе парка Дружбы (Северный жилой массив, практически ебеня, но с претензией). И узкие, как жопа страуса, улочки в исторически значимых местах, которые всегда забиты машинами.

Так вот. Это все хуйня. И нисколько не влияет на удовольствие от езды, вкус ветра (ну, да, выхлопные газы пополам с выгребной ямой и отдушкой в виде цветов или там травы. Газонной, а не той, что курят), и бодрость мозга.
Жизнь унылого офисного хомякозавра была плоха тем, что в ней оказалось мало движения. А движение дает что? Правильно, реакцию и скорость мышления. Пока будешь думать, как именно повернуть, впишешься в дерево и останешься там памятником «всем веселопердистам».
Все эти плюшки и переоценка ценностей, которая со мной случилась, идут на пользу. Организму, мозгам, памяти, и прочим внутренностям пополам со внешностями.

***
Я бы сравнил веселопердизм с кармой. Неверное решение сразу дает ответ от мироздания — падением, аварией, потерей времени, долгими терками с водилами. Верное решение — экономит время и нервы. В отличие от нашей, человеческой системы кармы-дхармы (Льюис, молчать!!!), веселопердистская работает моментально. В жизни иногда приходится подождать…
Но тут я подумал, что свою карму, как и свой ад (а также карманный рай и складное чистилище, с блэкджеком и девочками нетяжелого поведения) мы носим с собой. Всегда. Представил, и стало смешно. Это как человек с пятью чемоданами, которые и нести не получается нормально, и бросить жалко – а вдруг пригодятся? Я не призываю сразу послать нахрен все законы морали и принципы, но, правда, на кой нам столько? Что нужно? Что не нужно? А точно ли нужно именно это?
Нет, понятно, я никогда не буду отбирать игрушку у ребенка и последние пять копеек у пенсионера. Но также поступят большинство нормальных людей, просто потому что они нормальные. Не садисты, не социопаты — просто люди. И это база: «Веди себя с другими так, как хочешь, чтобы поступили с тобой».
Вот только зачем усложнять ее надстройками над здравым смыслом, типа «ты должен…», «обязательно сделай…», «никогда не гадь в фонтан…»? Повторяю, большая часть всех подобных законов и запретов — наносная, и больше вредит, чем приносит пользу. Часть ее установок уже в подсознании, часть — крутится в мозгах, и не может встать на место. То, что ушло в глубины сумрака, можно оставить в покое, а вот вещи, которые идут вразрез с личным пониманием мира, лучше отпускать на волю.
Чем больше неработающих или избыточных запретов и (само)ограничений, тем хуже живется. Это как носить на голове все тома УК РФ с комментариями. Постоянно. От такого давления не только голова станет квадратной и пригодной только под подставку для кружки пива, но и все чакры свернутся в трубочку, и уползут в теплые страны.

И вот на дорогу летят чемоданы. Один, другой. Они подпрыгивают, словно резиновые, по горячему асфальту. Один задевает замком за поребрик, распахивая свое темное обивочное нутро, и изрыгает кучу хлама. Второй просто падает в ямку, и там замирает.
Тот, кто их выкинул, сделал это сознательно. Не от боли или ярости. Просто потому что мешали. Нужно быть проще, это привлекает.

Жизнь продолжается, май диар френдз)

@темы: мышли, мое, Волосы дыб(р)ом

---

размышления

Правду говорят - пока не потеряешь всё, не поймешь настоящей ценности того, что потерял.
И очень редко удается потерю вернуть.
Видимо, кто-то там, наверху, очень пристально смотрит за нами двумя, и придерживает карающий меч, или что у них там сейчас принято использовать. Бережет нас, в общем.
Даже если Рая нет, то Ад существует точно. И я там жил последние полгода. Ладно бы только я, но приносил его и в жизнь других людей - а это уже, мягко говоря, редкостная хуйня.

Но когда срываешь все ненужное, оставаясь только в своей, саднящей и окровавленной шкуре, тут-то и становится понятно - что осталось, что ушло, и кто где срал. Последнее, впрочем, понятно было с самого начала, только смотреть, блин, мало. Надо еще уметь видеть и не отмахиваться от запаха, говоря: "ой, что-то повеяло удобрениями, наверное, урожай будет хороший..."
Урожай будет. Но его вид, и, самое главное, вкус мог бы отвратить любого. Сейчас удалось смыть самые большие куски навоза, и рассмотреть, что же, собственно, мы выращивали. Так оно вроде даже съедобно)

Я сейчас несколько тяжеловесен, и могу напоминать экскаватор в посудной лавке. Но этот напор необходим. Если раньше я только защищался от происходящего, то сейчас перешел в атаку. Меньше слов, больше дела.

@темы: мышли, мое, Волосы дыб(р)ом

---

Почему так болит мое сердце?
На дороге знакомой лишь грусть,
Накатившая привкусом перца,
Соли горькой от слов «не вернусь» …
Возвращаться мне некуда больше,
Дом в развалины лег кирпичом,
И все дальше, все реже, все тоньше
Эхо слышится: «ты – не при чем».

Не при чем – ни при деле, ни теле,
Рядом нет тебя в серую хмарь,
Ты бесславно потратил недели,
Оскверняя надежды алтарь,
Бросил все, когда надо держаться
За форпост осаждаемых стен.
Ты забыл — в жизни надо сражаться.
Остальное все — мусор и тлен.

И теперь ты вкуси хлеб отменный —
Горький привкусом от миндаля.
Выбор есть. Он один, несомненно.
Возвращаться домой чрез поля…
Восстанавливать остов, фундамент,
Бревна снова укладывать в сруб,
Загоняя занозами в память
Вспышки совести, как ледоруб.

Я хотел бы вернуться к началу,
Я хочу вновь открыть этот путь.
Верю: бывшее раньше печалью
Нам поможет огонь вновь вернуть.
Боль и пламень — они часто рядом,
И гореть нужно каждый свой миг,
Не сгибаясь пред градом награды,
И зубами ловя свой же крик.

@темы: стихи, мое

---

Стрессовые ситуации помогают думать быстрее, шевелить булками сильнее, но выводы, сделанные в этом состоянии, не отличаются особой логичностью.
Мне без тебя плохо, факт.
Но, когда мы вместе, и ежедневно общаемся - хреново становится тебе.
И, если честно - я готов освободить тебя. Чтобы тебе стало лучше. Чтобы не возникало таких охренительно поганых моментов, как "чёрная дыра", "жизнь чужими эмоциями", "выжженный дотла", "где посадили, там сидит".
Да, я совершаю одну и ту же смертельную ошибку. Я живу не только ради себя, но и ради другого человека, которого люблю. И понемногу, незаметно, мать его, замещаю свои ценности его ценностями. Меняюсь не ради себя, а ради него. И все эти вещи лишь уменьшают мою интересность и ценность как личности для этого человека. В итоге, стремясь сделать лучше, я делаю только хуже.
Когда нужно отдыхать от общения с человеком, который тебе, по меньшей мере, небезразличен - это ли не пиздец?
И не надо говорить, что водолеям нужно одиночество. Нужно. Не спорю. Но, блядь, если доходит до этого момента - значит, дело совсем плохо. На мой взгляд.
Пока я не смогу сохранять себя, свои ценности, свою целостность и не смогу ставить цели верно и правильно, меняться не столько ради других, сколько ради себя -- эта херня будет повторяться постоянно.
Цели. Целостность. Самостоятельность в решениях, ответственность за принятые решения, слова и поступки.
Огонь внутри, который, кстати, почти погас. Не потому ли, что я его использовал не по назначению?

---

сБАШевое

#AA-286189
интересный факт: коты–единственные животные, которые одомашнились по собственной инициативе и живут с людьми на “своих собственных условиях”.

2015-08-20 09:00 #AA-286184
У котов есть одно свойство, и я им восхищаюсь. Коты не признают вины, они не смущаются. Вообще! Кот сделает глупость — по нему это не скажешь. Пес перевернет лампу — по нему сразу видно кто виноват. Коты не такие, кот не признает вины. Кот переходит к следующему занятию.
— Что, что? Не я. Иди нахер, я кот. Что-то разбилось — спроси собаку...

#AA-286198
xxx: всем привет
yyy: мы сами с приветом, зачем нам ещё один?

#AA-286191
интересные факты:
…Если сегодня с утра Вы проснулись здоровым, Вы счастливее, чем 1 миллион человек, которые не доживут до следующей недели.
…Если в Вашем есть еда, Вы одеты и обуты, у Вас есть крыша над головой и постель, Вы богаче, чем 75% людей в этом мире.
…Если Вы читаете это, Вы не принадлежите к тем 2 миллиардам людей, которые не умеют читать.
Так может все не так плохо в вашей жизни?

#AA-286182
Одни говорят, будь самим собой, веди себя естественно, другие говорят не будь мудаком... как?! Как одновременно то?

@темы: bash.org.ru, позитифф

---

интересное

19.08.2015 в 17:08

Пишет  Sindani:

19.08.2015 в 19:52

Пишет  Arvenever:

Добрый Шубин( фольклер , легенда)
Как то я обещала рассказать о наших местных мифах и легендах.Естественно я не могла обойти самого известного персонажа шахтерский баек Доброго Шубина.До войны у нас даже выпускалось пиво с таким названием.Плюс есть скульптура в парке кованных фигур.

Вкратце кто это такой :
Добрый Шу́бин, или просто Шубин — персонаж шахтёрского фольклора в Донбассе, горняцкий дух, похожий на гнома, «хозяин шахты» и покровитель шахтёров.
Поверья о Шубине записали собиратели фольклора Борис Горбатов и Леонид Жариков. Поверья о Шубине известны только на шахтах Донбасса (шахты Енакиева, Макеевки, Горловки, Тореза, Снежного, Кадиевки, Красного Луча, Краснодона, Лисичанска).
Прозвище духа по-видимому происходит от слова «шуба», и намекает на густую шерсть, которой он якобы покрыт, словно шубой. Обилие волос на теле — характерная черта восточнославянских духов природы: водяного, лешего, полевого, русалок. Есть и другие версии происхождения названия. Одна из легенд говорит, что это рабочий, некогда из-за подлости товарищей погибший от взрыва метана. По другой версии это фамилия одного горного мастера, имевшего талант предугадывать опасные ситуации под землей. Согласно ещё одной версии, наиболее близкой к правде, Шубин — это специальный рабочий-газожёг, выжигавший скопления метана на шахте. Рабочий-газожёг в XIX веке ходил в овчинном тулупе, вывернутом мехом внутрь, с обезжиренной кожей, и буквально факелом поджигал газо-воздушную смесь в выработках, предупреждая взрывы газа. Также есть поверье, что Шубин — это душа погибшего горняка, блуждающая по забоям, что не противоречит версии о душе погибшего рабочего-газожёга
Шубин предстаёт в образе старого шахтёра, кашляющего по-стариковски, с ярко горящими глазами, волосатыми копытами. Шубин любит шутить: пугает шахтеров, внезапно разразившись во тьме смехом, или хватает за ногу. Обитает он якобы в дальних или в давно заброшенных выработках, где может бродить незамеченным. Обладает огромной силой. Шубин — настоящий хозяин подземелий.


Шубин отличается одновременно добротой, щедростью и в то же время чрезвычайной раздражительностью, злобностью. Доброжелателен он к честным труженикам, беднякам, а жесток и мстителен по отношению к наглым людям, особенно к угнетателям шахтёров. Шубин помогает рабочим, попавшим под завалы, но может под землей сбивать людей с дороги
Шахтерская фантазия приписывала Шубину самые необычные поступки: то он защекотал до полусмерти старика-стволового в рудничном дворе, то явился в шахте к забойщику, человеку трудолюбивому, рубившему в узком забое — печке крепкий пласт. Забойщик увлекся и забыл обо всем на свете. Вдруг «кто-то дернул его сзади за чунь». Забойщик подумал, что это кто-то из шахтеров шутит, и продолжал старательно орудовать обушком. Его снова дернули. Шахтер ругнулся, но не стал отвлекаться. Но вот его дернули снова несколько раз, и он гневно обернулся в сторону назойливого шутника. Но… в печке никого не было. А потом уже дернули его с такой силой, что забойщик кубарем выкатился из печки на продольный ход. И в тот же час у пласта что-то затрещало, загрохотало… Вырвались столбы черной угольной пыли, сплошным потоком стали выкатываться из печки крупные куски угля, и навалило их скоро огромную кучу. Забойщик, выходит, благодаря заботе Шубина и сам спасся, и заработал в эту ночь уйму денег.

Вот история, описанная в свое время газетой «Донбасс». Один проходчик решил отдохнуть во время смены. Прилег на распилы и провалился в полудрему. Вдруг чувствует — его кто-то расталкивает. Открыл глаза — в темном мареве, где-то метрах в десяти, в розоватом ореоле видится сухонький, сгорбленный мужичок в старой шахтерской куртке. В одной руке держит допотопную лампу с тоненьким горящим фитильком, в другой — обушок. Попросил дать чего-то попить — мол, горло просохло. Проходчик поднялся с распилов, пошел к старичку со своей флягой. Успел сделать несколько шагов, как вдруг в том месте, где он только что лежал, обрушилась кровля.

В другой истории у одного рабочего в шахте погасла лампа. Оказавшись в кромешной тьме он полностью утратил ориентацию и несколько часов блуждал по выработкам. И когда шахтер вконец отчаялся, он увидел вдалеке огонек. Приблизившись, он разглядел фигуру, державшую фонарь. Терять было нечего и рабочий последовал за ней и шел до тех пор, пока не выбрался из лабиринта.

Записаны рассказы о том, как Шубин помогал шахтерам в их тяжелом труде, например сам гонял вагонетки с углем. А самодуру хозяину шахты, закричавшему: «Я хозяин! Я что хочу, то и делаю!», Шубин доказал, кто тут на самом-то деле хозяин, совершенно разорив шахту взрывами рудничного газа, обвалами и наводнениями.

Поверье, что Шубин предупреждает шахтеров об опасности живет среди шахтеров Донбасса и в наши дни. В апреле 2007 года горный мастер из Луганской области рассказывал: «Я услышал, что стало потрескивать. Мы перестали работать отбойными молотками, но гул все нарастал. Звук такой, будто по потолку кто-то топает ногами. У нас говорят, что это Шубин гуляет и предупреждает о беде. Поняв, что сейчас все обрушится, мы бросились к выходу. И тут нас придавило».
Однако, Шубин не всегда выступает как воплощение добрых сил. По другим рассказам он мстительный и часто злится, от чего в шахтах случаются аварии. Краевед Олег Форостюк приводит легенду о человеке, в поисках лучшей доли приехавшем на Донбасс и попытавшемся устроиться на шахту. Товарищи-шахтеры объяснили ему, что новичкам полагается проверка, а именно — нужно в одиночку спуститься в шахту с заженным факелом и пройти по выработкам. Типа, если не испугается — сможет быть шахтером. Истинной целью было проверить, есть ли в выработках скопления газа и если есть, то выжечь (ну или взорвать, тут уж как повезет) его. Газ в выработке был и концентрации его хватило для взрыва. С того времени дух рабочего бродит под землей и мстит шахтерам за подлость. Иногда он становится совсем ненасытным и тогда на шахтах случаются ужасные аварии, забирающие жизни десятков шахтеров. По погибшему никто не совершал панихиды, чтобы успокоить его душу, да и имя его неизвестно. Называют Шубиным, поскольку ходит он в овчинном тулупе, в том самом, в котором погиб. Чтобы прогнать из шахт злой дух митрополит Луганский Иоанникий (УПЦ) специально спускался в шахту и служил молебен.

Следует иметь ввиду, что шахты, иногда даже соседние, сильно отличаются по горно-геологическим условиям, и потому у шахтеров могут быть разные приметы поведения пластов. К примеру, на одних шахтах треск кровли может означать обвал, и тогда говорят, что это Шубин угрожает. Зато на других, услышав треск, шахтеры усмехаются: Шубин забавляется, но до обвала дело не дойдет. Потому что здесь он — добрый.

ну и сами сказы
Евгений Коновалов. Шубин

В былые времена купил один богатый немец земельный участок и заложил на нем шахтёнку. Тогда такие шахты угольными копями называли. Гиблое было это место. Кругом бугристая степь, а в низине речка Смолянка течет. Вода в ней быстрая, неспокойная, черная. Стали углекопы по берегам Смолянки землянки себе рыть, да жить-горевать. Вскоре поселение образовалось.

Окрестили углекопы поселение свое Собачевкой. Тяжко и уныло проживали свои дни шахтеры, не было у них никакой светлой радости. Только в воскресные дни, крепко напившись горькой, затевали они меж собой лихие пьяные драки.

Был среди них крепильщик один. Звали его Шубин. Неукротимого нрава был этот мужик. Озлоблен на весь белый свет. Сказывали, что где-то на Орловщине у него изба сгорела.
Скандалист он был и горький пропойца, а матерщинник такой, каких и до него, и опосля не было и не будет. Злость в нем завсегда кипела. Бывало в шахте коли, что не так, или не по нем – закипит весь, слюной изойдет и от ярости грызет зубами, что ни попадется. Начальство и то стороной его обходило. Матери им детей стращали:
- Гляди! Вот придет Шубин!

Пошло дело у хозяина-немца. Шахтенка на хороших пластах поставлена. Новая, мелкая. Уголь ручьем бежит. Продает немчура уголек задорого, рабочим платит дешево. Спустился как-то немец со своим штейгером (это вроде бы как со своим главным помощником) в шахту. А тут страсти невиданные: темень кромешная, вода под ногами хлюпает, а теснотища такая, что толстобрюхому хозяину едва протиснуться. Кругом ходки будто норы и в конце каждого ходка угольный забой.
Приходят они в забой, видят: колупают отбойщики уголь кто киркой, а кто обушком, лежа в воде.

А саночник-тягальщик уж тут как тут. Наполняет лопатой-грабаркой сани углем и, надев лямки, надрываясь, волочит их прочь от забоя. И уже не разобраться, что доносится, то ли полозьев скрип, то ли скрип зубовный от натуги непомерной. И крепильщики – здесь же. Их дело – без конца крепью деревянной поддерживать каменные своды. Лесогоны волокут для них столбы. Вот этими столбами и подпирают. Так безопасней всем. Не будь таких подпорок – беда! Все рухнет!
Глядит хозяин, что крепильщик часто друг от друга столбы ставит – рассвирепел. Ему – немчуре, видишь, лесу жаль. Убыток ведь!

Как закричит:
- Реже крепь станови! Сволочь!
А крепильщик ему:
- А ежели кровля на голову рухнет, тогда как?
- Ты как это, харя, с хозяином разговариваешь? – встрял в разговор штейгер.
- Это он хозяин? – вскипел крепильщик. – Я своего дела хозяин! Мне ли не знать работу?! Прибежал десятник. Орет:
- Шубин, утихомирься!
А того уже не остановить, распалился в скандале. Злость на него нашла. Штейгер пописал-пописал на бумажке, тут они и ушли вскоре.

Приходит суббота. В конторе получку дают. Подходит Шубин:
- А чего только девяносто копеек? - спрашивает. - Всегда рубль с двумя гривенниками было!
- Штраф!
- За что же?
- Умен шибко, понял?
Сгреб Шубин свои копейки и, погрозивши пальцем, в кабак поплелся. Захмелев, задираться стал. Отдубасили его, чтоб тише был. Пьет, гуляет Шубин. Только в понедельник очнулся от попойки. В шахту пошел.

Во вторник, ближе к обеду, сбежалась вся Собачевка к стволу – это так дыра называется, по которой угольщиков на веревках спускают под землю.
Бабы голосят, дети ревут – жуть одна!
Повисло над Собачевкой страшное слово «завал». Впрягли в ворот лошадей. Тянут снизу бадью. Вытащили. Глядь в нее, а там трое кормильцев и все насмерть побиты. И снова вопли да крики. Ушла снова в недра бадья, только на этот раз вытянули живых. Стал десятник людей считать. Кого нет? Тут хватились:
- Шубина нет!

Поползла опять бадья вниз. Долго раскапывали завал, так и не нашли крепильщика. Топор, пилку, чуни, куцавейку нашли, а самого так и не сыскали.
Прошло время. Неподалеку от первой шахтенки стали копать, новые шурфы. Съезжался отовсюду народ. На заработки.
Как-то с Каменского рудника новый человек случился. Рассказал, как на их шахте кто-то человечьим голосом про завал упреждал. Бубнила порода мужицким выдохом.
- Шубин под землей бродит! – заметил кто-то.

Так и пошло, как с легкой руки: Шубин, да Шубин. Всяко представляют его. Кто стариком с черной бородой до пояса, злым и дюжим непомерно, кто мужиком с тяжелым заступом.
Вскоре Собачевку Шубинкой стали называть. А в шахте с тех самых пор пошла приговорка: Шубин шалит! – это, когда треск по штольням идет или в угольных лавах.

Тут бы про Шубина и кончить сказ, да есть закавыка. Говаривали старики, что был в тех же местах шахтовладелец один. Шубин. Так вот шахтовладелец будто бы тот самый чудную моду имел переодеваться в рабочую робу и ночью тайно в шахту ходить. Подкрадется тихонько к забою, схоронится и слушает, что об нем угольный народ говорит. Тоже пропал в недрах.
Деньги от Шубина

Заработал один углекоп сорок рублей на избу и корову. С этой деньгой в свою деревню пришел. Все свершил чин по чину: новую пятистенку поставил и Рябуху прикупил. Живет – в ус не дует. Приходит как-то раз под его окно побирушка. Просит Христа ради.
Прогнал ее мужик. А она ему:
- Будет тебе, батюшка, три сна, потом – не жизнь, а широкая масленица, опосля же масленицы той – горькая опохмелка. Сказала и ушла.

В ту же ночь видит хозяин себя на руднике. Будто пьет он, гуляет, а вокруг его артельщики. Все друзья-товарищи. Да так ему с ними лихо, весело и заздравно.
В другую ночь приморочились ему недра. Долбит вроде бы он обушком угольный пласт. Работка – что шутка. И нет у него от нее тяжкого плечевого зуда, а чья-то коногонова кляча зырит на него из-за крепежной стойки, скалится и ржет зазывно. Прокинулся мужик, а на дворе уже светло. Пастух в рожок трубит. Вышел во двор, чтоб крестьянское дело править. За что ни возьмется – все из рук вон. Что такое? Шахта из головы не идет.… Вот с тоски он и запил. Баба его теребит:
- Что творишь, оголтелый!

В субботнее спанье забрел в мужицкую голову третий сон. Видит он старикашку обшарпанного да ядреного. Вгляделся в его лик мужик и обмер. Шубина признал. Шахтного лешего. Говорит Шубин:
- Что же ты, Вася, рудник оставил? Скучно мне без тебя и без твоей залихватской балалаечки, без твоей гуливой удали!
Стал тут мужик отлыниваться:
- Прости, - говорит, - тесно мне в твоих темных кладовых. Болят и ноют от твоих тяжких трудов мои члены.
А Шубин ему:
- Правда твоя, что тесны и глубоки мои угольные амбары, тяжел хлеб углекопа. Тебя, все же, помилую от ручной тягости. Приходи только, одарю по-царски.

Как прокинулся утром Василий, так в дорогу и заторопился. Только и сказал семье:
- Как к весне ворочусь – хоромы возведу почище барских.
Объявившись на руднике, десятнику говорит:
- Пиши меня сразу отбойщиком, с завтрашнего дня.

Погуляла вечером песни шахтерня по случаю Васькиного прихода с мутной четвертью, а ранним утром к стволу пошла. Стал Василий в своем угольном уступе к работе приноравливаться. Только впервой размахнулся, чтоб в грудь забоя ударить, как кто-то его хвать за руку. Оглянулся – Шубин. Кажет свои щербатые зубы в смехе:
- Остынь, Вася, кирку свою брось!
- А работа как же?
- Все тебе будет: и вырубка, и крепеж, и зачистка. Только помалкивай!
- Как, само собой?
- Да это уж моя забота, - отвечает подземный леший.

Так оно и свершилось. Пролежал Василий до скончания упряжки, а как стал на-гора идти, видит – две полоски сняты с уступа и крепь стоит ровнехонько так. Подполз десятник. Хвалит отбойщика:
- Молодец, Вася, все чисто сделано. Даже раньше прочих!
Так случилось и в другой день, и в третий. С каждым днем выработка у Василия все больше и больше. Как получку получил да сосчитал – оказалось многовато.
- Этак я вскоре и толстосумом стану, - подумал.

Как-то подгуляли углекопы. К забоям не вышли. А трезвый Василий говорит озабоченному десятнику: - Не горюй, пойду-ка я в забой и за всех свершу работу единолично.
Десятник только рукой махнул:
- Делай, как знаешь!

А наутро облетела рудник молва: Васька в одиночку всю лаву изрубал!
Хозяин рудника говорит:
- Хочу того молодца видеть, что за одну упряжку всю лаву чешет.

Предстает Васька перед хозяином. Богатей ему:
- Ты, Васька, сколько за упряжку вырабатываешь?
- До двух целковых, - отвечает мужик.
- Ну, а если я тебе до пяти платить буду, станешь ли один лавчонку обдирать каждодневно?
- С великим нашим согласием!
- Вот и условились! - обрадовался хозяин рудника. С того самого дня начал Василий в забой сам на сам ходить. Товарищи его сторонятся, держат на него обиду за хорохорство. А у того пошло дело! Не утруждая рук, уголь добывает и Шубина похваливает. Шубин же нет-нет да и явится к мужику:
- Как тебе, Вася, поживается? Все ли, как надо?

Возгордился вскоре от непомерных людских похвал отбойщик. Через губу не переплюнет. Ходит фертом, ни на кого не глядит. Кубышку завел, куда деньгу большую кладет. Говорит ему как-то Шубин в забое:
- Переменился ты, Василий.
- Дык ты меня таковым сотворил, - ответствует деревенщина.
- А ты сам смекни, как норовом потише стать. Вот, к примеру, заведи сызнова себе товарищей. Подсобил бы копейкой кому. Денег-то дармовых у тебя вон сколько...
- Будя учить-то! - обозлился Василий.
- Ну-ну, - выдохнул Шубин и стаял в темноте завалов и бутовых.

Назавтра приходит к Ваське Степаныч, хворый мужик с шестого номера. Это дальний забой так называется. Говорит он:
- Позычь десять целковых. Через пару недель, Бог даст, отлыгаю, тогда возверну.
А Васька жаден. Отвечает:
- Прочь поди!
Сказал так бедному человеку и на смену стал собираться. Как пришел в забой, ткнул кайлом в кливаж, а уголь будто залезный. Не крошится. Васька и так, и эдак. Запарился. А уголь от пачки не ломится. Зовет он Шубина.
- Что ж ты со мной так-то?!
Видит десятник не идет дело у отбойщика. Других призвал. Пошло у них, а Васька, что ни вдарит – без толку. Засмеяли его. Выбрался он на-гора, стал в отчизну собираться. Глянул в кубышку, а там вместо денег – одна труха.

Так-то лодырничать, да скупиться.
Владимир Сандовский. Сказ о Шубине

Старики забыли, а молодые и подавно не помнят. Жил когда-то на Донецкой земле Игнат Шубин. О таких говорили: железной кости шахтёр. Свела его судьба с весёлой, вишнеглазой девушкой Христиной. Свела, да не соединила. Через ту девушку стал Шубин подручным у самого Хозяина Горного. Про то и сказ. А начало сказа в давние времена уходит.

Верстах в тридцати от станицы Нижне-Кундрюческой, что в устье реки Кундрючья, впадающей в Северский Донец, деревушка в степи была, Грушевка. Название плодовое, садом пахнет. Неподалёку от неё каменный уголь стали копать. Хороший уголь, антрацит. Возьмёшь в руку — будто масляный, и блестит-сияет, как чёрные глаза казачки. Жарко горит тот уголь, железо, и то плавится. Так и просится на язык: «Горючий камень, гори! — счастье мани!» Только где ж оно, счастье то?

Степь за Грушевкой словно норами покрылась. Кругом колодцы в земле, копи угольные. Спустят тебя в бадье и рубай, пока светло. Стемнеет — руки сами опустятся.
Верхние-то пласты выбрали, а под ними ещё больше угля оказалось. Как стали шахты открываться, на них народ и повалил. Разный народ. Беглые, каторжные, одинокие, беднота крестьянская и прочий люд. Была бы работа и заработок.
Ох!… «Уголь рубаем, а счастья не знаем». Кто он, бедолага-углекоп, сказавший такое? Видно, крепко сказал: разнеслась весть о незнаемом счастье горняцком по всем рудникам угольным. После-то и распевку сложили:
Возле Грушевки-деревни
Нашли уголь антрацит.
Над землёю солнце светит
В шахте дождик моросит.

Хозяевами угольных шахт всё больше немцы были да бельгийцы, иногда французы. Рудничное дело они знали получше наших. Несколькими шахтами немец Струмфэ управлял. Самой большой и глубокой шахте он имя своей старшей дочери дал, Марта. Не любила дочь его наши края. Отца всё уговаривала продать рудники и уехать в свои земли. Сама высокая была, худющая. Может за это, может за другое, шахту Марта горняки прозвали Худая.

На той шахте у немца Струмфэ правой рукой подрядчик был по прозвищу Солома. А рука, как известно, руку моет. Немало прибыли хозяину дал своим усердием Солома. Там лес для крепей похуже да подешевле купит, а потом ещё и придержит, — мол, и так кровля выдержит. Там рабочую одежонку углекопам не даст, — и без неё не пропадут, угля нарубают. Опять же и себя Солома не обижал. Как выплата горнякам за труд их каторжный — он с каждого штраф сдерёт: то за провинность какую, то за огрех в работе. От той зарплаты, и без того не великой, порой одна треть и останется. Штрафы Соломе в карман оседали. Через то оседание стал он присматриваться: какой бы и себе шахтой обзавестись. Так уж видно мир устроен. Деньги в одну сторону текут, совесть — в другую.

Шахта Худая хороший уголь давала, в иной день тысяч до десяти пудов, но работать в ней — не приведи Господи! То выбухнет шахтный газ, то вода невесть откуда льёт, то завал. Много старых и опытных горняков там сгинуло. А молодые — что? Обушком уголь рубать да лопатой его отгребать приноровятся, а где ум приложить да расчёт — опыт нужен. Струмфэ распорядился, чтобы Солома с других-то шахт на Худую бывалых горняков переводил. На их опыте Худая и держалась. Так вот и попал на ту шахту зарубщик Игнат Шубин.

Сам Игнат одинокий был, из беглых крестьян. Когда-то, по молодости, сжёг имение своего помещика за тиранство, да и дал дёру в Донецкие степи. На угольных рудниках и осел. Надо сказать, Игната Бог силой не обидел. Бывало, железный крюк для стопорного своими руками выгнет. А зубок для Игнатова обушка в точности по его заказу в кузне был выкован. Тем обушком самые крепкие из горняков раза три тюкнуть и могли. А он всю смену, с утра и до вечера им махал, как пёрышком. В горняцком посёлке Игнат Шубин жил тихо, неприметно. Была у него избёнка, — своими руками сколотил. В той избёнке — печь да стол с лавкой. Горняки — народ разгульный, с Богом на ты. После получки в шахтном посёлке всегда пьянки, драки. Случалось до смертоубийства доходило. Игнат никогда в это не ввязывался. Его по началу склоняли в кабак заглянуть или чужакам бока намять. Он быстро всех отшил. Что у других, а у него одно на уме: скопить на кусок земли, да на пару добрых лошадей.
Как определили Игната Шубина на шахту Худую, он старшему в артели сразу и высказал, какой соблюдать порядок в работе надобно. Те, что с гонором, хотели было его осадить, — чего, мол, старшишься? Он тряхнул каждого, они и притихли. После сами признали: прав Игнат. В шахте без порядка и аккуратности никак нельзя. Голова-то одна, другую не приставят. А хочешь при целой голове остаться, так уж старайся с умом не расстаться.

Как-то по весне, ранним утром все артельщики, где Игнат работал, на шахтном дворе собрались, чтобы Солома задание им определил. Тут девка прибежала, лет шестнадцати, Христина. Отца её, горняка, недели две как схоронили — сильно куском породы помяло. Пристала Христина к Соломе: прими да прими на работу, — дай, какую ни есть, жить нечем. После смерти отца мать слегла, не встаёт. А в семье, кроме Христины, ещё двое ребятишек. Хоть по миру с сумой. Подрядчик упирается. Нет, говорит, для тебя работы. Игнат вступился за неё. На шахте-то молодых девок на подсобных работах полно. Многие, как Христина, в нужде оказались, на себе семью держали. А подрядчик и скажи: вот бери её себе в подручные и плати из своего пая. Игнат Шубин не из тех, кто скажет, да спину покажет. Возьму, говорит, в подручные. И взял.

С того дня Христина в забое стала работать. Игнат обушком рубит, только куски летят да пыль угольная. Христина обмотает колени и руки холстиной, и отбрасывает нарубанный уголь, а потом санки грузит. А там уж саночный впрягается и по лаве к вагонеткам ползёт. Под землёй день долгий. Ни солнца, ни свежего воздуха. Оглянется Игнат, — как там Христина, не свалилась ещё? — а она не отстаёт, работу исправно делает, поёт себе. За лампами следит, чтоб не погасли, помогает и крепь поставить, и саночному запрячься. Тот иной раз в сердцах плюнет чёрной слюной.
— Пропади он пропадом этот уголь! Христина, передохнём маленько. Я и без санок ползти не могу.
А она ему:
— Ты, миленький, не ломайся, не бодайся, а в землю упирайся — санки сами и пойдут. К лету новы-сапоги и вышиту-рубашку купишь, а невесте ленты алые.
Тяжело работа идёт, а услышат горняки в забое смех её девичий, да слово весёлое, так и ничего — ладится.

Как-то к концу смены посмотрел Игнат на Христину. Лицо у девушки чернее чёрного, белые зубы сверкают, в глазах-вишнях свет лампы колышется. Игнат и скажи:
— Ты, Христинка, на чертёнка похожа.
— Сам-то на кого? Только рога приставить, да горячи угли вставить.
Засмеялась Христина, подползла на коленках к Игнату поближе, обтёрла рукой его лицо. Он глядит на неё, а сказать ничего не может.
Вот оно как вышло. Не на праздничных гуляньях, не в хороводе у реки, и не при свете дня, а разглядел таки Игнат в чумазой девушке Христине любаву свою. Без неё не жить. Сердцем прикипел.

Дня через два ли, три поспешил Игнат в шахту пораньше, пока народ не спустился, посмотреть, не прибывает ли вода. Идёт по штольне, пригибается.
Слышит: шаги, не шаги, навстречу кто-то, клюкой постукивает. Лампу поднял, присмотрелся. Человек будто. Ростом невысок, крепкий, как из камня вытесан. Одежда богатая, сапоги тоже, а из чего — кто его разберёт. Голова не покрыта, волосы серебром отливают, золотым обручем через лоб перехвачены. Лицом стар, но не старец. Глаза — словно угли теплятся, — ворохни и вспыхнут.

Слыхал Игнат от горняков, до седин доживших, что нет-нет да и объявится Хозяин Горный. От встречи с ним добра не жди. Игнат не робкого десятка. Не раз в одиночку спускался в шахту и в забое один управлялся. А тут будто холодом проняло.
— Здравствуй, Игнат, — говорит Горный, словно старому знакомому. И усмехается.
Игнату встреча не в охоту и знакомство не в радость. Но разговор между ними пошёл.
— Здравствуй, Хозяин Горный, — отвечает Игнат.
— Никак признал?
— Так и ты не обознался.
— Значит, сладится у нас.
У Игната сердце ёкнуло.
— Чего сладится?
— А после узнаешь, не торопи. Всему есть время. Ты, вижу, выработки хотел осмотреть?
— Хотел, если дозволишь.
— Отчего не дозволить? Вместе и поглядим, как вы тут хозяйничаете в царстве моём подземном. Ну что, Игнат Шубин, — пойдём? Али боязно, откажешь?
От такого приглашения у Игната на душе муторно. А куда ж деваться? Бойся, не бойся, а что поднесёт судьба, тем и умойся.
— Благодарствую за честь, Хозяин Горный, — говорит Игнат. — Пройтись можно, раз всему есть время.
— И то, — согласился Горный. — Время, что судьба, никого не обойдёт, не обделит. Ладно уж, идём. Меня тоже дела ждут.

Пошли они. Горный впереди, за ним Игнат идёт, лампой подсвечивает. Только лампа как бы и ни к чему. Кромешной тьмы нет, видно всё, светло.
Идут по продольной, а кровля потрескивает. Горный клюкой ткнул в верхняк, он и переломился.
— Никудышний лес ставите, — говорит Горный.
Игнат думает: «Ох, Солома! Тебя на место крепи…» — а Горному отвечает:
— Да, обновить надо.
— Обновите, коль успеете.

Да где ж успеть. Чувствует Игнат, плохо дело. Пройдут горняки к пластам, а выйдут ли. Поспешить бы надо, упредить.
Горный смотрит на Игната, глазами жжёт, усмехается:
— Глазастый ты, Игнат, понятливый. Мне такой и нужен.
— Зачем это?
— В подручные. Хозяйство у меня большое, за всем не углядишь. Опять же, богатствами подземными во всякое время распорядиться надо. Кому в руки отдать, а кому и по рукам дать. Вот ты мне и пособишь.
— Благодарствую за честь, Хозяин Горный. Только служба не по мне. Из простых я, из мужиков. Распоряжаться богатствами непривычен.
— Вот и хорошо. Мне подручные нужны, не распорядители.
Игнат мнётся.
— Не знаю я. К земле привязан, среди людей пожить хочется.
— И это не беда. В моём подземном царстве никто тебя от земли не отлучит, и с людьми не раз встретишься. Всех переживёшь, пока свет не перевернётся.
«Вот попал, — думает Игнат. — Теперь уж не отпустит, подневольным сделает».
— Попал, да не пропал, — говорит Горный, словно к мыслям Игната ухо приложил. — А подневольные мне ни к чему. Как надумаешь, сам придёшь, по своей охоте.
— Извиняй, Хозяин Горный, но сам я думать об этом не стану.
— И не надо. Об этом, Игнат, не беспокойся. Придёт время, придут и думы — разрешения не спросят. Ну, бывай. Пора мне. Не забывай разговор наш.
— Уж не забуду.
— Вот и ладно.
На том и разошлись.

После такого разговора Игнату бежать бы из посёлка, покуда ноги несут. Он Христину вспомнил, глаза её. Тут шахтный гудок. Игнат бегом к Соломе. Нельзя, мол, народ в шахту пускать, завалит. Крепи менять надо. Солома на него в крик — чего указываешь! Игнат скорей к хозяину, Струмфэ. И там толку мало — пошёл вон! А тем временем Солома приказал всем в шахту спуститься. Пригрозил прогнать с работы за ослушание, да штрафами за разговоры. Никто не ослушался и говорить много не стал.

Дальше-то история совсем не весёлая. Весь народ, сколько ни есть, только и успели, что спуститься, и Христина с ними. Всем одна судьба.

Игнат как узнал, что всю смену завалило, и Христину, в тот час седым сделался. Старик и всё. Потом кинулся Солому искать, а тот схоронился где-то. Игнат в контору, к немцу. Схватил его за горло, только шея хрустнула. Немца прикончил и обезумел совсем. Опять на шахту побежал, никто его остановить не осмелился. Куда потом Игнат делся, — как исчез. Разное говорили: одни — в шахтный ствол прыгнул; другие — будто завал разгребать стал, его и завалило породой; а ещё — взорвал себя Игнат в старых выработках, где шахтный газ скопился.

После всей этой истории на грушевских шахтах и объявился Шубин — подручный Горного. Стал он подземным управителем на Донецких шахтах. Все старые выработки обойдёт, оглядит, ни одной не пропустит. Что не так — жди беды. Затопит, завалит, а то и всю шахту взорвёт. Осерчать ему всё одно, что пороху вспыхнуть. Иной раз над кем и пошутить вздумает. После тех шуток горняки как ошпаренные из шахты бежали. Случалось, проучит, кого следует. Много про него сказывали и хорошего, и плохого. Многое забылось. Сколько уж лет прошло. Оттого и переиначивают сказ о нём то так, то эдак. Ну, на то он и сказ.

Как шахтер со Скарбником деньги делили

Жил да был шахтер, бедный-пребедный, частенько выпить любил, конторщики на него злились: пить, мол, пьет, а дела не делает. Вот они и устроили ему проходку — не угрызешь! Порубал он там денек, поглядел, перекрестился и говорит:
— Матерь божья, что ж я тут, бедная головушка, заработаю?
Расстроился вконец, сел на камень и сидит. Вынул краюху хлеба, в золе печеного, и ест. Ест, и вдруг подходит к нему незнакомый шахтер, — китель на нем, пояс спасательный, — и говорит:
— Счастливо выбраться!
— Счастливо выбраться и тебе.
Спрашивает незнакомец, а был то Скарбник:
— Завтракаешь аль полдничаешь?
— Да завтракаю, — говорит шахтер.
Скарбник снова спрашивает:
— Ты что, работать здесь подрядился?
— Само собой.
Работы там было на добрую сотенную, а шахтер-то подрядился на нее за полста.
— Что ж так дешево рядишься? — спрашивает Скарбник.
— А что делать, друг? Люди больше не дают.
— Ну не горюй, — говорит Скарбник. — Я тебе помогу.
Шахтер очень обрадовался, до того обрадовался, что половину краюхи своей Скарбнику отдал. А Скарбник говорит:
— Слышь, ты тут не бейся, костей не ломай. Тебе тут не справиться, это дело для меня. А вот на работу ходи аккуратно, день в день, час в час.
— Чего ж мне свет-то даром жечь, — толкует шахтер, — коли проку от этого не будет?
— Ты зря не спрашивай, знай свое дело.

Ну добро. Послушался шахтер, ходит на работу день в день, час в час. Срок вышел, собираются штейгеры сажени мерить, а у него и полсажени проходки не наберется. И тут опять приходит Скарбник и говорит:
— Гляди. Вот как я работаю.
Встал, уперся спиной в породу и пятится. Прошел саженей двадцать.
— Хватит? — спрашивает.
— Да поболе надо бы, — отвечает шахтер.
— И то правда, — говорит Скарбник. — На двоих оно и впрямь маловато.
Уперся спиной, прошел еще десять саженей. Так что всего тридцать саженей прошел.
— Ну, теперь будет.
Обрадовался шахтер. Но говорит:
— Разве ж мне за это заплатят?
— Заплатят. Пойдешь за получкой — тачку возьми. А как получишь деньги — сей же момент сюда с ними!

Ну добро. Объявили расчет, пошел шахтер с тачкой за деньгами. Заплатили ему, что положено, целиком, и он сию же минуту с деньгами — в шахту. Довез деньги, а Скарбник ржавую соломинку положил поперек шахтного ствола, сам, ноги свесив, садится на нее у одного края, шахтера с другой стороны сажает и говорит:
— Давай дели!
— Такая куча денег! — говорит шахтер. — Мне и не сосчитать!
— Эко дело! — говорит Скарбник. — Раскладывай монету туда, монету сюда — на две кучи.
Разложил шахтер деньги. Один грош нечетный остался.
— Кому ж этот грош? — задумался Скарбник.
— Чего там думать! — говорит шахтер. — Бери, друг.
— Ох, счастье твое, что не жадный ты! — говорит Скарбник. — Бери себе все. Это тебе от меня награда. Но чтоб ноги твоей больше в шахте не было! Смерть примешь.
— А что же мне делать-то, когда я деньги эти проживу? — спрашивает шахтер.
— Твоя правда, — говорит Скарбник. — Показать тебе кое-что?
— Изволь, покажи.
Взял его Скарбник с собой, повел и показал руду. Не очень богатую.
— Глянь,— говорит. — На год тебе хватит.
— Друг, да я это за месяц нарубаю! — говорит шахтер.
— Не болтай! Тебе и за десять лет столько не нарубать.

И повел его Скарбник вдоль руды, семь верст вел, а там поблизости заваленный ствол. Расчистил Скарбник завал и говорит:
— Ступай домой. Запомнил, где что? Найдешь?
— Я да не найду!
— Добро. Только язык не распускай. Разболтаешь — никто тебе не поможет. И я тоже.
Пошел шахтер домой — никому ни слова, молчок. На другой день спустился в шахту, ходил, ходил — нет той руды! И тут вдруг снова явился перед ним Скарбник.
— Ну как? Нашел руду?
— Да где там, друг! Глаза-то видели, а ноги не помнят.
Показал ему Скарбник еще раз дорогу до руды. Показал и отмерил.
— Слышь, рубать будешь от сих до сих, а дальше не смей! Смерть примешь. Ну, счастливо выбраться!
И ушел.

@темы: с3,14зжено