Есть долг, честь и совесть. И кибервойска.
читать дальшеОн очнулся в узком темном пространстве, сыром и холодном. Вокруг был камень, и ему захотелось выбраться на поверхность и глотнуть воздуха, но человек усмирил начинающийся приступ клаустрофобии, и постарался расслабиться.
«Да, вокруг темно. Прохладно. Воды нет, но воздух очень влажный, и тело переохладилось. Кстати, а что у меня с телом?» — подумал он, и открыл глаза. Темень была не такой уж полной, из дальнего от него угла небольшой пещеры падал слабый отсвет, красноватый, как большинство закатов здесь. Он вздохнул, и медленно, осторожно проверяя каждую мышцу, принял сидячее положение. — «Вроде ОК».
Пришлось ждать, пока голова перестанет кружиться, и думать о том, как же хочется курить. Почему-то после таких пробуждений первые мысли были именно о табаке. Он вспоминал не имя, не время и не место, а вкус хорошего крепкого табака, набитого в вересковую трубку, ароматного, вкусного… «Какое скотство, — улыбнулся мужчина потрескавшимися губами. — Нормального табака я не видел уже до хрена времени, а то, что курят здесь, употреблять можно только окончательно решив покончить с собой. Быстро и неаккуратно».
Он обхватил голову руками, и сосредоточился. Дезориентация проходила, и в сознание выплывали картины и образы, имена, названия мест и даты. Поездка на раздолбанном трейлере, обшитом бронелистами и украшенном черепами мутировавших хищников, полет первого за почти век дирижабля на паровом ходу, расстрел жителей оазиса Сухой Ветер, среди которых был и он… Пустошь, продуваемая радиоактивными северными ветрами. Остатки некогда могущественной цивилизации — люди, поселки, крепости. Исковерканная земля, искаженная память и туманное будущее — так бы описал нынешнее положение вещей Диего Алонсо. Странный Диего.
Впервые он получил эту кличку еще в начале Большой Зимы, которая наступила после взрывов ядерных бомб и ракет. Север был выжжен начисто, и обширные пространства превратившегося в стекло камня и песка светились ядовито-зеленым по ночам. На Юге можно было выжить, несмотря на обширные пустыни и пустоши. Или благодаря им, это уж как посмотреть.
Он с трудом помнил те времена — слишком много крови, слишком мало доброты. Стремление выжить любой ценой быстро содрало лоск цивилизации со всех уцелевших, и люди стали просто людьми. Со всеми достоинствами и недостатками. Отдать последнюю пайку воды товарищу в пустыне, и пройти мимо чужака, который загибается под забором, накормить соседских ребятишек в неурожай, и пристрелить случайного путника, чтобы обобрать труп — это нормально. Диего даже придумал обозначение для этого — «необходимая доброта». Ну, и рациональное использование ресурсов.
Тогда каждый был сам за себя, вспоминал он, вытаскивая холодные месяцы Зимы из кладовой памяти. Тело дрожало от холода, содрогалось от укусов снежной крупы в лицо, но разум снова и снова оказывался сильнее. Словно нашкодившего щенка, он тыкал сам себя в тот период, переживая все злоключения обычного гражданина обычной великой страны, которая внезапно перестала существовать в облаках атомных взрывов. Диего почти выжил.
Почти — потому что в конце концов, когда пришла первая весна после трех лет снегов и морозов, особенно жестоких в предгорьях и прериях, он решил, что жизнь налаживается. И стал собирать осколки. Воссоздавать былое величие и строить государство из тех группок людей и не совсем людей, которых встречал по пути. Что ему всегда удавалось, так это убеждать и вести вперед… Харизма. Необходимое качество для политика, но очень вредное для обыкновенного человека. Оно слишком часто приводит к отравлению свинцом или проникновению в тело острых предметов, несовместимое с жизнью. «Наверное, это от того, что кроме таланта вести за собой, и заставлять слушать, понимать и делать, нужно еще кое-что. Например, четкое понимание цели, пути к ней, и средств, которые потребуются. И жесткость. Последнее потом пришло. С опытом.
Смерть вообще отрезвляет. Помогает осознать, где ты был прав, где ошибался, и насколько тебе, в общем-то, похрен на тех, кто остался топтать землю и дымить в небо. Обычному хомо это осознание, правда, как ручка для задницы. Если ты умер — то ты умер. Финита, бля, комедия.
Диего убили в лесу. Предгорья тогда цвели, и небольшой лес зеленел так маняще, что он поддался соблазну, и отправился на прогулку. Переговоры с главарями ближайших поселков, переживших зиму, в очередной раз зашли в тупик, а идея восстановления прежнего общества — обхаяна и высмеяна, и он понял, что нуждается в отдыхе. Хотя бы день побыть среди живой природы, деревьев, послушать пение редких пока птиц, вернувшихся с дальнего Юга.
И разработать новую идеологию. Понятно же, что люди, попробовавшие вкус власти, просто так с ней не расстанутся. «Как тигры-людоеды, — вспомнил он прочитанную когда-то книгу, — которые переходят на человечину полностью, отвергая прежние предпочтения». И, хотя тигров в окрестностях не наблюдалось, их с успехом заменили двуногие хищники.
Его подстерегли те же «главные люди» безымянных поселков со своей обтрепанной гвардией. И одной одинокой могилой в лесу стало больше.
Впрочем, Диего сомневался, что его похоронили — скорее, бросили на съедение койотам или собакам. Но сам момент гибели благополучно потерялся в памяти, а то, что случилось с телом, его волновало мало. Зато он вспомнил, как ему было хреново возвращаться в первый раз.
Тогда это был мальчик лет двенадцати, сломавший ногу при падении с холма, и замерзший бы в крутом овраге. Собственно, и замерзший. Сознание Алонсо очутилось в теле, которое только что испустило дух. Он подхватил мальчика, как подхватывают упавшую со стола хрупкую вещь, и через мгновение уже смотрел на мир чужими глазами.
На самом деле ничего такого он не помнил, но придумал сам себе сказку, которая понемногу становилась реальной.
Диего не был в прошлой жизни верным католиком, оставив богу — богово, но историю про Каина-Агасфера не забыл. И тогда много думал об этом проклятии. Бессмертие. Дурное бессмертие души.
Потом было много переходов — Алонсо не жалел ни тел, ни времени, одержимый возрождением цивилизации. И всякий раз, придя в себя, мучился от невозможности покурить нормальную сигарету и прекратить эту безумную чехарду.
«Если не могу сделать так, чтобы вернулся прежний мир, стоит создать новый, — подумал он, выбираясь из пещерки в склоне горы. Закатный свет, ярко-красный, как стоп-сигналы канувшего в прошлое «Лексуса», плеснул ему в лицо, заставив зажмуриться. — Только это работа не для одного человека, и не на одно десятилетие. Придется потрудиться…»
Алонсо не знал, сколько раз еще ему придется возродиться, и закончится ли это вообще-когда-нибудь. Но что-то в глубине разума, там, где плещется тьма и водятся чудовища, подсказывало ему, что времени — достаточно. И с исполнением отведенной ему роли обстоятельства могут поменяться.
«Да, вокруг темно. Прохладно. Воды нет, но воздух очень влажный, и тело переохладилось. Кстати, а что у меня с телом?» — подумал он, и открыл глаза. Темень была не такой уж полной, из дальнего от него угла небольшой пещеры падал слабый отсвет, красноватый, как большинство закатов здесь. Он вздохнул, и медленно, осторожно проверяя каждую мышцу, принял сидячее положение. — «Вроде ОК».
Пришлось ждать, пока голова перестанет кружиться, и думать о том, как же хочется курить. Почему-то после таких пробуждений первые мысли были именно о табаке. Он вспоминал не имя, не время и не место, а вкус хорошего крепкого табака, набитого в вересковую трубку, ароматного, вкусного… «Какое скотство, — улыбнулся мужчина потрескавшимися губами. — Нормального табака я не видел уже до хрена времени, а то, что курят здесь, употреблять можно только окончательно решив покончить с собой. Быстро и неаккуратно».
Он обхватил голову руками, и сосредоточился. Дезориентация проходила, и в сознание выплывали картины и образы, имена, названия мест и даты. Поездка на раздолбанном трейлере, обшитом бронелистами и украшенном черепами мутировавших хищников, полет первого за почти век дирижабля на паровом ходу, расстрел жителей оазиса Сухой Ветер, среди которых был и он… Пустошь, продуваемая радиоактивными северными ветрами. Остатки некогда могущественной цивилизации — люди, поселки, крепости. Исковерканная земля, искаженная память и туманное будущее — так бы описал нынешнее положение вещей Диего Алонсо. Странный Диего.
Впервые он получил эту кличку еще в начале Большой Зимы, которая наступила после взрывов ядерных бомб и ракет. Север был выжжен начисто, и обширные пространства превратившегося в стекло камня и песка светились ядовито-зеленым по ночам. На Юге можно было выжить, несмотря на обширные пустыни и пустоши. Или благодаря им, это уж как посмотреть.
Он с трудом помнил те времена — слишком много крови, слишком мало доброты. Стремление выжить любой ценой быстро содрало лоск цивилизации со всех уцелевших, и люди стали просто людьми. Со всеми достоинствами и недостатками. Отдать последнюю пайку воды товарищу в пустыне, и пройти мимо чужака, который загибается под забором, накормить соседских ребятишек в неурожай, и пристрелить случайного путника, чтобы обобрать труп — это нормально. Диего даже придумал обозначение для этого — «необходимая доброта». Ну, и рациональное использование ресурсов.
Тогда каждый был сам за себя, вспоминал он, вытаскивая холодные месяцы Зимы из кладовой памяти. Тело дрожало от холода, содрогалось от укусов снежной крупы в лицо, но разум снова и снова оказывался сильнее. Словно нашкодившего щенка, он тыкал сам себя в тот период, переживая все злоключения обычного гражданина обычной великой страны, которая внезапно перестала существовать в облаках атомных взрывов. Диего почти выжил.
Почти — потому что в конце концов, когда пришла первая весна после трех лет снегов и морозов, особенно жестоких в предгорьях и прериях, он решил, что жизнь налаживается. И стал собирать осколки. Воссоздавать былое величие и строить государство из тех группок людей и не совсем людей, которых встречал по пути. Что ему всегда удавалось, так это убеждать и вести вперед… Харизма. Необходимое качество для политика, но очень вредное для обыкновенного человека. Оно слишком часто приводит к отравлению свинцом или проникновению в тело острых предметов, несовместимое с жизнью. «Наверное, это от того, что кроме таланта вести за собой, и заставлять слушать, понимать и делать, нужно еще кое-что. Например, четкое понимание цели, пути к ней, и средств, которые потребуются. И жесткость. Последнее потом пришло. С опытом.
Смерть вообще отрезвляет. Помогает осознать, где ты был прав, где ошибался, и насколько тебе, в общем-то, похрен на тех, кто остался топтать землю и дымить в небо. Обычному хомо это осознание, правда, как ручка для задницы. Если ты умер — то ты умер. Финита, бля, комедия.
Диего убили в лесу. Предгорья тогда цвели, и небольшой лес зеленел так маняще, что он поддался соблазну, и отправился на прогулку. Переговоры с главарями ближайших поселков, переживших зиму, в очередной раз зашли в тупик, а идея восстановления прежнего общества — обхаяна и высмеяна, и он понял, что нуждается в отдыхе. Хотя бы день побыть среди живой природы, деревьев, послушать пение редких пока птиц, вернувшихся с дальнего Юга.
И разработать новую идеологию. Понятно же, что люди, попробовавшие вкус власти, просто так с ней не расстанутся. «Как тигры-людоеды, — вспомнил он прочитанную когда-то книгу, — которые переходят на человечину полностью, отвергая прежние предпочтения». И, хотя тигров в окрестностях не наблюдалось, их с успехом заменили двуногие хищники.
Его подстерегли те же «главные люди» безымянных поселков со своей обтрепанной гвардией. И одной одинокой могилой в лесу стало больше.
Впрочем, Диего сомневался, что его похоронили — скорее, бросили на съедение койотам или собакам. Но сам момент гибели благополучно потерялся в памяти, а то, что случилось с телом, его волновало мало. Зато он вспомнил, как ему было хреново возвращаться в первый раз.
Тогда это был мальчик лет двенадцати, сломавший ногу при падении с холма, и замерзший бы в крутом овраге. Собственно, и замерзший. Сознание Алонсо очутилось в теле, которое только что испустило дух. Он подхватил мальчика, как подхватывают упавшую со стола хрупкую вещь, и через мгновение уже смотрел на мир чужими глазами.
На самом деле ничего такого он не помнил, но придумал сам себе сказку, которая понемногу становилась реальной.
Диего не был в прошлой жизни верным католиком, оставив богу — богово, но историю про Каина-Агасфера не забыл. И тогда много думал об этом проклятии. Бессмертие. Дурное бессмертие души.
Потом было много переходов — Алонсо не жалел ни тел, ни времени, одержимый возрождением цивилизации. И всякий раз, придя в себя, мучился от невозможности покурить нормальную сигарету и прекратить эту безумную чехарду.
«Если не могу сделать так, чтобы вернулся прежний мир, стоит создать новый, — подумал он, выбираясь из пещерки в склоне горы. Закатный свет, ярко-красный, как стоп-сигналы канувшего в прошлое «Лексуса», плеснул ему в лицо, заставив зажмуриться. — Только это работа не для одного человека, и не на одно десятилетие. Придется потрудиться…»
Алонсо не знал, сколько раз еще ему придется возродиться, и закончится ли это вообще-когда-нибудь. Но что-то в глубине разума, там, где плещется тьма и водятся чудовища, подсказывало ему, что времени — достаточно. И с исполнением отведенной ему роли обстоятельства могут поменяться.
-
-
29.08.2015 в 13:31-
-
29.08.2015 в 13:59Приятно, что понравилось. Да и постапокалиптика что-то меня зацепила.
-
-
29.08.2015 в 14:39-
-
29.08.2015 в 15:01Я понял, что про текст) Он мне тоже понравился, а это бывает редко. Меня накрыло историей этого бессмертного внезапно. Как волной. И я потянулся к клавиатуре, матерясь и промахиваясь по клавишам.
По ходу, рукоятка настройки на волну приема инфосферы провернулась. Сова, глобус, чпокен зе битте)