Есть долг, честь и совесть. И кибервойска.
Освежающим фонтаном слов валится с неба молитва. Обращенная сверху – вниз. От высей горних – к грешной и закоснелой Земле…
Как назвать этот поток, несущий новизну и боль? Новизну доселе невиданного, чистого, вечного… И боль от осознания собственного несовершенства. Многие называют его «Светом». Некоторые, более осторожные – Потоком. Я же зову его истинным именем: «Молитва». Молитва Богов, обращенная к людям.
О чем могут молить нас всесильные и всезнающие Высшие? Чего можно желать им, облеченным властью и облаченным в полотнища Правды? Казалось бы, ересь – думать так, как знаю я… Но это – не так. Не ересь. Но реальность, данная нам в обретение.
Боги смотрят на нас в кои то веки не с укоризной, но с надеждой: им не хочется умирать. Город завладел всем миром, и, подобно отвратительному паразиту, высасывает все соки: силу, веру, знание, душу… А Высокие нуждаются в нас гораздо больше, чем мы – в них.
Без веры Боги – мертвы, увы и ах…
Вот и льется с небес Поток, взламывая застоялый сизый ледок, сковавший души и разумы, заморозивший время и остановивший дни…
Но верное и обратное: без веры в небеса не подняться. Не встретить Свет и не погрузиться во Тьму. Не стать сильнее. Не… Тут можно перечислять до бесконечности, но это и не нужно: времени мало, времени почти не осталось, только нитки вытертого гобелена пока еще сопротивляются тлену влияния Города, и надо спешить.
Спешить жить и верить, любить и ненавидеть, создавать и разрушать, прощать и воздаять.
…Я с трудом оторвался от Потока, сбросив золотистые капли на заскорузлый пол. Видимые только «тонким» зрением обрывки переплетения энергий растаяли и втянулись в старые доски, оставив после себя мягкое свечение.
Так что же такое Молитва? Зачем я снова и снова прихожу сюда, в это место, в разрушенный Первым Днем храм неизвестного Бога, и – опять и опять – вхожу в Поток, позволяя Свету переполнять себя, омывая усталые раны души? Просто потому, что за этот Свет не надо платить? Или, может быть, потому, что здесь и сейчас мне хорошо? Только в эти минуты, растянутые в часы и дни, я могу быть собой, могу не скрывать свою человеческую природу… И не носить надоевшую до боли маску.
Помнится, один из местных обращенных грозил мне, что натравит на меня – меня! – Охотника… Как наивен он был, и как же незряч!
Моя маска – это и есть Охотник. И долги мои – тоже Охотник. И боль моя – это тоже груз ответственности Охотника…
Но больше всего меня сейчас страшит то, что я ненавижу собственный Путь. И терзаю себя каждый день, выходя на ночные сентябрьские тропы в поисках жертвы…
Как назвать этот поток, несущий новизну и боль? Новизну доселе невиданного, чистого, вечного… И боль от осознания собственного несовершенства. Многие называют его «Светом». Некоторые, более осторожные – Потоком. Я же зову его истинным именем: «Молитва». Молитва Богов, обращенная к людям.
О чем могут молить нас всесильные и всезнающие Высшие? Чего можно желать им, облеченным властью и облаченным в полотнища Правды? Казалось бы, ересь – думать так, как знаю я… Но это – не так. Не ересь. Но реальность, данная нам в обретение.
Боги смотрят на нас в кои то веки не с укоризной, но с надеждой: им не хочется умирать. Город завладел всем миром, и, подобно отвратительному паразиту, высасывает все соки: силу, веру, знание, душу… А Высокие нуждаются в нас гораздо больше, чем мы – в них.
Без веры Боги – мертвы, увы и ах…
Вот и льется с небес Поток, взламывая застоялый сизый ледок, сковавший души и разумы, заморозивший время и остановивший дни…
Но верное и обратное: без веры в небеса не подняться. Не встретить Свет и не погрузиться во Тьму. Не стать сильнее. Не… Тут можно перечислять до бесконечности, но это и не нужно: времени мало, времени почти не осталось, только нитки вытертого гобелена пока еще сопротивляются тлену влияния Города, и надо спешить.
Спешить жить и верить, любить и ненавидеть, создавать и разрушать, прощать и воздаять.
…Я с трудом оторвался от Потока, сбросив золотистые капли на заскорузлый пол. Видимые только «тонким» зрением обрывки переплетения энергий растаяли и втянулись в старые доски, оставив после себя мягкое свечение.
Так что же такое Молитва? Зачем я снова и снова прихожу сюда, в это место, в разрушенный Первым Днем храм неизвестного Бога, и – опять и опять – вхожу в Поток, позволяя Свету переполнять себя, омывая усталые раны души? Просто потому, что за этот Свет не надо платить? Или, может быть, потому, что здесь и сейчас мне хорошо? Только в эти минуты, растянутые в часы и дни, я могу быть собой, могу не скрывать свою человеческую природу… И не носить надоевшую до боли маску.
Помнится, один из местных обращенных грозил мне, что натравит на меня – меня! – Охотника… Как наивен он был, и как же незряч!
Моя маска – это и есть Охотник. И долги мои – тоже Охотник. И боль моя – это тоже груз ответственности Охотника…
Но больше всего меня сейчас страшит то, что я ненавижу собственный Путь. И терзаю себя каждый день, выходя на ночные сентябрьские тропы в поисках жертвы…