Есть долг, честь и совесть. И кибервойска.
читать дальшеБесконечный дым ползет из трубы.
Глубоко внизу, под дрожайщей коркой земли, работают заводы по перегонке нефти и переплавке руды, каждую секунду выдавая на-гора тонны горючего и металла. Челноки, пробивающие сумрачные облака, садятся один за другим, так что непривычно короткие полосы не успевают остывать и очищаться от нагара.
Жизнь кипит и бурлит там, внизу.
Если это можно назвать жизнью.
Отравленные вода и воздух, несущие смерть сразу, начиная от рождения. Еда, лучшим эпитетом для которой может быть «безвкусная», и служащая только для поддержания сил. Скученность тел, набивающихся в спальные галереи каждую ночь. Глубокие и темные, как бездна, провалы выработок и каверн, где остался только камень.
Восемь миллиардов человек. Триста тысяч их правителей, живущих на орбитальной станции над полюсом. Одна планета. Ноль надежды.
Я знаю много примеров, когда с самого дна поднимались вверх великие умы, бунтари, становящиеся вождями и вершащие справедливость… так, как они ее понимают. Гениальные стратеги, великие воители, инженеры и ученые. Все они проходили свой путь, и заканчивали его примерно одинаково.
Но здесь взойти наверх, из грязи, пусть и по головам других, невозможно.
Сегрегация по месту рождения. Появившиеся на свет на станции, или в анклавах на поверхности — получают право на жизнь, как высшие. Родившиеся во тьму штолен или в адское пламя заводов — обречены на недолгое существование и гибель, как части механизма-планеты. Изношенные тела пустят на переработку, и белок рециркулируют, чтобы накормить оставшихся в живых.
Я спустился сюда, чтобы оценить шансы. Увидеть, есть ли хоть искорка жизни, и надежда на то, что вывернутая наизнанку утроба шахтной планеты когда-то породит смелого и сильного лидера. Два года я путешествую по этому миру, состоящему из туннелей различной глубины залегания, заводов и плавилен, вгрызающихся все глубже в гранит, и редких шахт, уходящих наверх, к пока еще дарующему жизнь воздуху.
До коллапса остается десять, может, двадцать лет. Экосистема разрушена, океаны выпариваются и разбираются для охлаждения реакторов, а единственные живые существа, кроме людей — это выращиваемые в клон-баках говядины и редкие, как драгоценные камни, домашние питомцы немногочисленных управителей.
Скоро этот мир угаснет, как десятки других, истребивших себя, распотрошивших свое нутро и разбазаривших то немногое, что могло поддержать их существование.
За два года я видел тьму. В глазах, в легких, в кишечнике и позвонках. Она убивала, ослепляла, запутывала, окрыляла и даже благословляла — лишенные света, люди согласны и на тьму, лишь бы не оставаться в одиночестве. Я видел смирение. Люди не хотели большего, чем имели, и стремились прожить свои короткие жизни «как завещано предками». Я видел… многое. Не заметил только одного: стремления.
Десять лет, и мучительная гибель, или легкая смерть сейчас. Выбор невелик, но он есть.
Поднимаясь по пандусу, огибающему внешнюю сторону горы-подъемника, я думал. На одну чашу весов легла вера и надежда, на другую – прагматизм и реалистичность. Я не верю в чудеса.
Переселение ничего не даст — в другом мире они построят тот же самый ад, в котором живут. Избрать немногих, чтобы они построили рай… Не выйдет. Нет таких.
Остается одно.
Лишенное всей и всяческой красоты уничтожение. Очистка, точечный удар, после которого свой путь по орбите вокруг местного светила продолжит уже кучка безжизненных камней.
Я не чудовище, но другого выхода нет. Иначе потом, когда восемь миллиардов будут задыхаться в своих штольнях, мне все равно придется почувствовать себя убийцей.
Пожалуй, не время для искусства. Пусть придет смерть.
Глубоко внизу, под дрожайщей коркой земли, работают заводы по перегонке нефти и переплавке руды, каждую секунду выдавая на-гора тонны горючего и металла. Челноки, пробивающие сумрачные облака, садятся один за другим, так что непривычно короткие полосы не успевают остывать и очищаться от нагара.
Жизнь кипит и бурлит там, внизу.
Если это можно назвать жизнью.
Отравленные вода и воздух, несущие смерть сразу, начиная от рождения. Еда, лучшим эпитетом для которой может быть «безвкусная», и служащая только для поддержания сил. Скученность тел, набивающихся в спальные галереи каждую ночь. Глубокие и темные, как бездна, провалы выработок и каверн, где остался только камень.
Восемь миллиардов человек. Триста тысяч их правителей, живущих на орбитальной станции над полюсом. Одна планета. Ноль надежды.
Я знаю много примеров, когда с самого дна поднимались вверх великие умы, бунтари, становящиеся вождями и вершащие справедливость… так, как они ее понимают. Гениальные стратеги, великие воители, инженеры и ученые. Все они проходили свой путь, и заканчивали его примерно одинаково.
Но здесь взойти наверх, из грязи, пусть и по головам других, невозможно.
Сегрегация по месту рождения. Появившиеся на свет на станции, или в анклавах на поверхности — получают право на жизнь, как высшие. Родившиеся во тьму штолен или в адское пламя заводов — обречены на недолгое существование и гибель, как части механизма-планеты. Изношенные тела пустят на переработку, и белок рециркулируют, чтобы накормить оставшихся в живых.
Я спустился сюда, чтобы оценить шансы. Увидеть, есть ли хоть искорка жизни, и надежда на то, что вывернутая наизнанку утроба шахтной планеты когда-то породит смелого и сильного лидера. Два года я путешествую по этому миру, состоящему из туннелей различной глубины залегания, заводов и плавилен, вгрызающихся все глубже в гранит, и редких шахт, уходящих наверх, к пока еще дарующему жизнь воздуху.
До коллапса остается десять, может, двадцать лет. Экосистема разрушена, океаны выпариваются и разбираются для охлаждения реакторов, а единственные живые существа, кроме людей — это выращиваемые в клон-баках говядины и редкие, как драгоценные камни, домашние питомцы немногочисленных управителей.
Скоро этот мир угаснет, как десятки других, истребивших себя, распотрошивших свое нутро и разбазаривших то немногое, что могло поддержать их существование.
За два года я видел тьму. В глазах, в легких, в кишечнике и позвонках. Она убивала, ослепляла, запутывала, окрыляла и даже благословляла — лишенные света, люди согласны и на тьму, лишь бы не оставаться в одиночестве. Я видел смирение. Люди не хотели большего, чем имели, и стремились прожить свои короткие жизни «как завещано предками». Я видел… многое. Не заметил только одного: стремления.
Десять лет, и мучительная гибель, или легкая смерть сейчас. Выбор невелик, но он есть.
Поднимаясь по пандусу, огибающему внешнюю сторону горы-подъемника, я думал. На одну чашу весов легла вера и надежда, на другую – прагматизм и реалистичность. Я не верю в чудеса.
Переселение ничего не даст — в другом мире они построят тот же самый ад, в котором живут. Избрать немногих, чтобы они построили рай… Не выйдет. Нет таких.
Остается одно.
Лишенное всей и всяческой красоты уничтожение. Очистка, точечный удар, после которого свой путь по орбите вокруг местного светила продолжит уже кучка безжизненных камней.
Я не чудовище, но другого выхода нет. Иначе потом, когда восемь миллиардов будут задыхаться в своих штольнях, мне все равно придется почувствовать себя убийцей.
Пожалуй, не время для искусства. Пусть придет смерть.